время реконструкции в попытке придать обновленному Курсийону элемента изящества. Но выход на него казался прорубленным, а узорная кованая решетка никак не сочеталась с общим суровым видом. Балкон подпирали две каменные головы сатиров, а точнее маски, изображавшие печаль и радость, и та, что была печалью, полностью соответствовала. Но вот та, что была радостью, скалилась настолько злобно, что по спине пробегали мурашки. Выход на балкон, как понял Альберт, был из подвала – ведь замок стоял на крутом склоне.
Обогнув замок, историк неспешно поднялся вдоль восточной стены старого крыла, где местами были расширены бойницы и врезаны окошки, и достиг своей башни, такой же бескомпромиссной, какой она и была восемьсот лет назад. Вообще же, все это строение с его разрушенным прошлым и надстроенным настоящим очень напоминало старого вояку, снявшего боевые доспехи и надевшего кружевной камзол. Красную обветренную шею сдавливает крахмальный воротничок, смуглое, покрытое шрамами лицо припудрено, а выжженные солнцем волосы покрывает белый парик.
В комнате было зябко. Белая рубашка с коротким рукавом чуть взмокла во время обхода, прилипла к спине и теперь холодила, заставляя распрямлять плечи. Альберт ее снял, открыл было чемодан в поисках другой, как вдруг в одночасье потемнело, тусклый рисунок на гобелене совсем погас, исчез глянцевый блеск печки, и ушли во мглу балки над головой. Свежий предгрозовой ветер забился в хлипкое окошко, и Альберт поднял раму. Он постарался максимально высунуться из окна, что было непросто, учитывая толщину стен, и увидел, что последние закатные лучи срезало тучей, и туча эта недоброго лилового цвета.
По обе стороны кровати на стене висели светильники, но ни один не работал, и приготовленный загодя журнал Альберт отложил. В сумраке он разобрал постель, лег и натянул одеяло в сыроватом пододеяльнике до подбородка, словно ища в нем защиты от холода и мрачных мыслей. Комната ему определенно не нравилась, а про зеркало он старался даже не думать. В глубине души оставалась надежда заснуть до окончательной темноты, и Альберт вспомнил о материалах, которые прислал накануне отъезда профессор и которые удалось изучить дорогой. Он давно заметил, что от размышлений о вещах, обязательных для исполнения, глаза закрываются сами собой. А лучше всего представить, что ты разбужен будильником ранним зимним утром под теплым одеялом в холодной спальне, когда еще темно. С такой картиной в голове засыпается особенно хорошо.
А поразмышлять было о чем. Материалы о походе Черного Принца, финалом которого стала битва при Пуатье, могли помочь лишь косвенно. Зато историю рейда англичанина Ноллиса, ветерана Пуатье и Креси, осенью 1370 года оказавшегося со своими людьми в ловушке между Ле-Маном и Туром, следовало изучить подробнее. Ноллис занял почти всю местность и намеревался спокойно перезимовать, грабя округу, когда с севера, от Кана, выступил Дю Геклен со своей освободительной армией. Пожалуй, лучший французский рыцарь своего времени решил застать англичан врасплох. А с юга ему в помощь надвигался французский маршал Сансер, скопивший силы у Шательро. Альберту этот эпизод был интересен прежде всего тем, что в нем присутствовало упоминание о четырех английских гарнизонах, расположенных в местных замках. А некий Роджер Уолш, капитан, имевший в своем распоряжении небольшой отряд человек в сорок, вроде бы стоял гарнизоном в Курсийоне накануне знаменитой битвы при Понвалене, когда основные силы англичан были разбиты тем самым Дю Гекленом. До городка же Понвален отсюда было рукой подать.
Альберт ворочался и представлял, что капитан, возможно, ночевал в этой башне и в этой самой комнате. Но у историка заснуть не получалось. Правый висок словно припекало злосчастное зеркало. Конечно, это все иллюзия, настрой, но все равно было ужасно неуютно, словно смотрит на тебя кто-то злой и только и ждет, когда ты закроешь глаза.
Наконец Альберт встал, залез рукой в карман пиджака и вынул бумажник. Он достал фотографию девушки – маленькую, паспортную, специально выпрошенную в свое время, чтобы было удобно носить с собой. Всполохов за окном было достаточно, чтобы разглядеть ее портрет, хотя свет и не был особо нужен – все равно свою последнюю любовь он с трудом узнавал на фотографиях. Убрав карточку обратно, Альберт почувствовал, что добился нужного эффекта. Душевная боль легко вытесняет мистические страхи.
Звонко шлепнулось на жестяной откос несколько крупных капель, наступило короткое затишье, и вот уже настоящая барабанная дробь заполнила комнату. Несмотря на то, что звенел стеклом в хлипкой раме ветер и полыхали вдалеке размытые ливнем зарницы, от дождя стало даже уютно. Перестали беспокоить подозрительные шорохи и скрипы, которыми славятся старые постройки во все времена: их просто не стало слышно. Тревога отпустила, пришло умиротворение, и Альберт заснул.
3
После стылой ночи знобило, и Альберт нетерпеливо сдувал парок, поднимающийся над кофейной кружкой. Он даже вышел погреться во двор под припекающее уже солнце и нашел, что утро прекрасно, листья деревьев после ночного дождя блестят сочно и радостно, а в воздухе пахнет арбузом. Но прежде чем историк успел сделать первый обжигающий глоток, из-за башни неожиданно донеслось дизельное тарахтение, заглушающее резкие птичьи крики со стороны леса, и во двор, шурша гравием, въехал измученный белый ситроен. Не успел двигатель последний раз откашляться, как из машины выбрался невысокого роста мужичок, одетый, как показалось Альберту, слишком тепло для лета, словно холод замка заставлял всех обитателей кутаться не по погоде. А мужичок несколько секунд разглядывал гостя слезящимися глазками, нехотя изобразил пунцовым лицом подобие радости и спросил безо всяких предисловий:
– Это вам надо в магазин?
Альберт понял, что это и есть тот самый Андре, кивнул, потому что был в общем готов, и приподнял кружку, как бы показывая: вот мол, сейчас допью, и отправимся. Тогда Андре оперся задом на крыло автомобиля, рассеянно нащупал в кармане мятую сигаретную пачку и закурил, сжимая сигарету толстыми перепачканными пальцами и глядя оловянными глазами куда-то сквозь историка. В воздухе повисло ожидание, наслаждаться кофе и солнцем стало невежливо, и ничего не оставалось, как поставить почти полную кружку на широкий каменный бордюр кухонного крыльца и идти к машине. Андре бросил окурок, заметил у крыльца кучу белых мусорных пакетов, напоминавших толстых ушастых кроликов, и закинул их в багажник.
Повалившись на затертое сиденье со спинкой, далеко сдвинутой назад, Альберт принялся шарить по бокам в поисках колеса регулировки. Под редкое постукивание щебенки по колесным аркам они уже доехали до раскрытых ворот, а историк так и не нашел способа устроиться поудобнее, лишь испачкал руки в чем-то маслянистом. Смотреть направо мешала стойка, а дорога была видна как из спортивной машины, то есть плохо. Но вот они выехали на аллею, обсаженную с двух сторон молодой солнечной зеленью, прибавили скорость, отчего в открытые окна начал упруго бить теплый ветер, тут же замелькали справа и слева дворы с небольшими одноэтажными домами, огороды, виноградники, и замок скрылся из вида.
Но не успели они въехать в Шато-дю-Луар, как позвонил дядя. Он справлялся, как Альберт доехал, хорошо ли спалось, и, судя по голосу, удивился, получив ответ, что спалось хорошо. Причина разочарования стала понятна, когда новый владелец замка поделился затеей с комнатой ужасов. Пришлось Альберту подтвердить, что засыпать все-таки было очень страшно, и если бы так не устал с дороги, то не сомкнул бы глаз. В трубке с сомнением похмыкали, но, кажется, поверили. В заключение дядя лишь попросил не мешкая приступить к изучению замка и, помимо исторических фактов, обратить также внимание на легенды и местные страшные истории. Не успел Альберт задуматься, каким же образом собирать местные легенды и предания, как позвонил Крушаль и поведал о некоей папке, оставленной им в каминном зале, со специально подобранными материалами по истории Курсийона. Но агент был немногословен, а впереди уже показался супермаркет, возвышавшийся среди окружающих полей гигантской белой коробкой, словно возмещая утраченное влияние феодальных твердынь.
Довольно быстро купив все необходимое, чтобы на несколько дней обеспечить себя завтраками, обедами и ужинами, Альберт разглядел в галерее на выходе небольшой книжный магазинчик. С трудом втиснув тележку между узких стеллажей, он полистал альбомы с фотографиями местных красот, а когда уже уходил, в глаза бросилась небольшая книжка в мягкой глянцевой обложке, на которой скелет в саване скакал на призрачной лошади и размахивал косой. 'Страшные истории замков Луары', – прочитал он и вспомнил, что света в его комнате нет. Сборник отправился в тележку, и туда же через пять минут были брошены подарочные свечи в виде гномов из местной сувенирной лавки.
На обратном пути Андре нарочно сделал большой крюк, чтобы показать окрестности. Время от
