«Должен сделать ее сильнее», — услышала она его мысли.
Наблюдая за тем, как она спит, он часто думал «Мое сердце беззащитно перед тобой».
Эмма отодвинулась, чувствуя стыд. Ее слабость заставляла его постоянно беспокоиться о ней, переживать так сильно, что ему порой становилось плохо. Он был таким сильным, а она — обузой для него.
Он не говорил ей, что любит, но его сердце болело — Эмма чувствовала это — от любви к ней, к его Эммалин.
Дети? Ради нее от готов отказаться от всего.
Но отказался бы он и от мести? Если он это сделает, то станет лишь тенью самого себя…
Сон изменился. Лаклейн был в темноте, грязном месте, в котором пахло дымом и серой. Его тело, которое она ощущала как свое, было комком агонии. Он попытался бросить пристальный взгляд на двух вампиров с кроваво-красными, светящимися глазами, но сам с трудом мог видеть. Вампир с побритой головой был Иво Жестокий. А высокий блондин, которого Эмма знала благодаря ненависти Лаклейна, был Деместриу.
При виде него тело Эммы напряглось. Почему он показался ей знакомым? Почему он всматривался в глаза Лаклейна так, будто видел… ее?
И тут ее кожи коснулись языки пламени…
Эмма подняла лицо навстречу теплому свету встающей луны, что просачивался сквозь ветки деревьев. Они с Лаклейном сидели по разным сторонам небольшого костерка, который он разжег, чтобы не дать ей замерзнуть. В обширных лесах Киневейна дул холодный ветер.
Эмма знала, что кто-то другой наслаждался бы такой романтичной ситуацией — вдвоем в горах Шотландии, около потрескивающего костра — но она была на грани. Очевидно, и Лаклейн тоже. Стоило ей только пошевелиться, как он впивался в нее взглядом, без сомнения, ища хоть что-то, что поведало бы ему о ее снах.
Она бы и сама не отказалась от такой подсказки.
Перед закатом она резко села на кровати, по ее щекам текли горячие слезы, а замок содрогался от бешеных ударов молний. Лаклейн, с искаженным от паники лицом, держал ее за плечи и тряс, выкрикивая ее имя.
Но Эмма не помнила свой сон. Никс сказала ей как-то, что люди не помнят то, с чем не могут справиться. Так что же столь ужасного было в том сне, что Эмма почти разрушила замок своими вспышками молний, а потом стерла увиденное из памяти? Всю ночь она не могла избавиться от какого-то подсознательного страха. Что за кошмар ждал ее впереди?
— Ты очень серьезна. О чем думаешь?
— О будущем.
— Почему не расслабиться и не наслаждаться настоящим?
— Я это сделаю сразу же, как ты оставишь прошлое в прошлом, — парировала Эмма.
Устало выдохнув, Лаклейн прислонился к дереву.
— Ты знаешь, я не могу сделать этого. Мы не можем поговорить о чем-нибудь другом?
— Я знаю, ты не станешь говорить о… пытках. Но как Деместриу вообще удалось тебя захватить?
— Во время последнего воцарения Деместриу сразился с моим отцом и убил его. Мой младший брат Хит не смог справиться с той яростью, которая им овладела. Он мог думать только о том, что Деместриу отнял жизнь у нашего отца и завладел кольцом, которое передавалось в нашей семье от отца к сыну еще со времен появления металла. Хит сказал, что предпочтет умереть, чем жить так. Он отправился за головой Деместриу и этим проклятым кольцом. Ему было все равно, последуем ли мы за ним, станем ли помогать.
— Он не боялся? Встретиться с Деместриу одному?
— Эмма, думаю, иногда, когда случается беда, словно бы проводится линия, линия, которая отделяет твою прежнюю жизнь от новой. И если переступить эту черту, то никогда не стать прежним. Ненависть Хита заставила его перейти эту линию, и он уже не мог вернуться. Его судьба могла пойти только двумя путями — или он убил бы Деместриу, или умер бы, пытаясь это сделать. — Голос Лаклейна зазвучал тише. — Я повсюду искал его, но Хелвита скрыта с помощью магии, как и Киневейн. Я использовал все свое умение и, думаю, мне почти удалось к ней подобраться. Именно тогда они и устроили мне засаду. — Его глаза смотрели куда-то вдаль. — Словно клубок гадюк они появлялись, атаковали, затем перемещались, так что я не мог ответить ударом на удар. Их было слишком много. — Лаклейн провел рукой по лицу. — Позже я узнал, что они не взяли Хита живым.
— О, Лаклейн, мне так жаль, — Эмма бочком придвинулась к нему и опустилась на колени рядом с его вытянутыми ногами.
— Боюсь, на войне именно так все и происходит, — сказал он, заправляя локон волос ей за ухо. — До гибели Хита я потерял еще двух братьев.
Как много ему пришлось страдать, и в большинстве — по вине Деместриу.
— Никто из тех, кого я знала, не погибал. За исключением Фьюри. Но я не могу заставить себя поверить, что она мертва.
Лаклейн перевел взгляд на огонь.
— Лаклейн, что такое?
— Возможно, она мечтает о смерти, — наконец ответил он, но прежде чем Эмма успела хоть что-то сказать, он спросил: — Это Фьюри обожгла тебе руку?
У нее перехватило дыхание. Лаклейн обхватил ее покалеченную ладонь своими руками, и Эмма опустила глаза на их переплетенные пальцы.
— Откуда ты знаешь, что кто-то специально обжег ее?
Лаклейн провел пальцами по тыльной стороне ее ладошки.
— Это объяснило бы узор шрамов.
— Когда мне было три, я едва не выбежала на солнце. — Эмме пришло в голову, что на самом деле она усвоила урок не так хорошо, как ей казалось раньше. Здесь, в замке, она в тайне ото всех ходила к месту, где пробивался луч света, о котором никто не знал, и подставляла ему кожу. Планировала ли она в ближайшем будущем забронировать круиз в Сан-Тропе? Нет, но с каждым разом она могла выносить свет чуть дольше, и, вероятно, где-нибудь через сотню лет они с Лаклейном смогли бы гулять в сумерках. — Фьюри приказала сделать это.
Лаклейн помрачнел.
— Они не могли придумать другого способа, как научить тебя? День, когда в моем клане таким образом сделают больно ребенку, ознаменует наступление страшного суда.
Смутившись, Эмма покраснела.
— Лаклейн, валькирии… другие. Жестокость не задевает их так, как других. Их убеждения не схожи с вашими. Власть и битвы — вот перед чем они преклоняются, — она не стала упоминать шоппинг, полагая, что это может помешать отнестись серьезно к тому, о чем она говорила.
— Тогда почему ты такая нежная, девочка?
Эмма прикусила губу. Она гадала, почему продолжала позволять ему думать, что она все еще прежняя нежная Эмма. Больше нет. Сегодня она расскажет ему о своих снах и о принятом решении…
— Лаклейн, ты должен знать, что если ты отправишься на поиски Деместриу без меня, то я возобновлю свои поиски.
Лаклейн провел рукой по лицу.
— Я думал, ты хочешь вернуться в ковен.
— Я поняла, что мне нет нужды строить свою жизнь в соответствии с представлениями валькирий или твоими. Я начала дело и хочу его закончить.
— Никогда, Эмма, — его глаза вспыхнули голубым. — Ты ни за что не вернешься в Париж и не
