сделана и что от нее будет потом — это, милый мой, еще неизвестно.
И ответь-ка ты мне, темной женщине: а как же раньше люди жили, когда не было этих ваших таблеток? Как лечились? Молчишь? Не знаешь, значит… А я тебе скажу: травами люди всегда спасались, травами! Докторов-то мало, на всех, видишь, не хватает. А лесов и лугов много. Кто-то, как я, травы соберет, высушит и людей лечить будет. Потому травы — природный продукт, натуральный, через века проверенный.
Лукерья разошлась и уже не могла остановиться:
— Вот, допустим, в прошлом году мужики из поселка поплыли за рыбой, да что-то с сетью у них там неладно случилось или еще с чем. Только один возьми да и прыгни в воду. А вода-то холодная… Ну, понятное дело, застудился человек. Горячка была. Так бы и помер, если бы не я. Помог Господь, направил меня, вот я его и выходила. Отварами отпоила…
Да что мужик этот, ты сам-то когда покалечился, так тебя твои-то, грамотные, лечить не стали, ко мне принесли. Без меня еще неизвестно, чего бы и было, Большая земля далеко… — вздохнув, закончила она.
Повздыхав еще немного, Лукерья принялась снова за свое занятие.
…Однажды, когда потихоньку стали смолкать дневные звуки, уступая место вечерней тишине, Саша сидел на кровати и наблюдал за тем, как сумерки медленно подкрадывались к дому. Было немного грустно, как это иногда бывает под вечер. Ноющая боль в ноге не особенно досаждала, однако ему хотелось чем-то себя занять, чтобы немного отвлечься. Саша подложил себе под спину подушку, уселся поудобнее и стал думать о Вере. Интересно, получила ли она его письмо? В сотый раз задавал он этот вопрос, но ответа так и не получал.
В избе был полумрак, Лукерья не любила включать свет, предпочитая свечу маленькой электрической лампочке, дающей к тому же тусклый, еле заметный свет.
Лукерья сидела у стены на лавке и сматывала в клубок пряжу.
Время было неподходящее, чтобы ложиться спать, но и делать было особенно нечего. Саша еще днем закончил рисунок, а начинать новый сегодня было уже поздно.
— Скажи, Лукерья, а ты что, родилась в этих местах? — спросил Саша, желая хоть как-то скрасить ожидание ночи.
— Нет, я из другого места.
— А почему тогда здесь живешь? — продолжал он допытываться.
— Так уж вышло.
Лукерья отвечала неохотно, но Саша будто не замечал этого.
— А давно ты здесь поселилась? — не унимался он.
Лукерья задумалась, словно подсчитывала, и немного погодя ответила:
— Да лет тридцать, наверное…
— А как же ты сюда попала тогда? Откуда?
— Откуда? Да все оттуда… — вздохнула Лукерья. — Муж у меня здесь.
— А где он работает? — Саша удивился. — Что-то я о нем не слышал.
— Он уже нигде не работает… В земле лежит.
Лукерья отложила пряжу.
— Умер?
— Да, умер… В лагере он был…
— Здесь? — оторопел Саша. — Враг народа, значит?
На глаза Лукерьи навернулись слезы, она вытерла их рукой и на некоторое время замолчала. Саша тоже молчал.
— Враг? Нет, не враг он был, — немного успокоившись, сказала она. — Арестовали, судили как врага народа, но он не враг. После смерти, это лет десять назад, бумажка пришла. Оправдали его, значит. Ошибка, понимаешь, вышла.
— Реабилитировали? — догадался Саша.
— Ну да…
— А ты?
— А что я? Когда его сюда сослали, я за ним поехала. Сама-то я из-под Воронежа, село наше там… Там и родители мои родились. Хорошее село… Вот сейчас закрою глаза — улицу свою вижу, дом… Иван к нам приехал из Москвы по распределению после института. Ну, девки, конечно, приметили… Холостой, красивый, из Москвы к тому же. Бегали многие за ним… А он ко мне… Так и познакомились. Потом поженились, а уже после свадьбы он меня в город забрал. Только мы там и года не прожили, как его арестовали…
— Почему же арестовали?
— А нам не объяснили. Он на заводе работал инженером-механиком, кажется. Помню, ночью пришли… Меня, правда, не взяли, да только легче мне от того не стало… Люди от меня, как от зачумленной, шарахались… Жена врага народа — вот кто я была для них…
Лукерья горько усмехнулась.
— А дальше что?
— Его на Соловки отправили, а я… Меня с работы уволили, жить негде… Ну, собрала я вещички и за Иваном…
— Где же ты жила? — сочувственно спросил Саша.
— Там поселок есть. Ты, когда подплывал, видел, наверное.
Они снова помолчали. Отрешенным взглядом Лукерья смотрела прямо перед собой. Воспоминания, которые всегда несли с собой боль, стоило ей только подумать о муже, вновь нахлынули на нее, заставили заново окунуться в трагические события прошлых лет. Что же касалось Саши, то он был до глубины души потрясен ее рассказом, а также тем, как спокойно и просто Лукерья говорила об этом.
— Ты с ним виделась? — решился спросить он.
— Куда там! Нельзя. Все на берегу стояла, смотрела в его сторону… Думала, почувствует он, что я здесь, рядом — и полегче ему там станет… Так всю жизнь, кажется, и простояла бы…
— А потом?
— Просила-умоляла, чтобы работу какую-нибудь дали, хоть помои выносить, мне все равно, лишь бы к нему поближе… Мир не без добрых людей, помогли. Там-то, в поселке, я бумажку и получила, что не виноват, мол, муж ваш и еще что-то, уже не помню. Чуть с ума не сошла от такой радости. Сразу решила в лагерь ехать, к нему. Ну, меня мужики, конечно, переправили, да только уж поздно было… Поначалу я к начальству пошла с документом, все как полагается. Только я, понятно, человек маленький, на меня и не смотрит никто. Упросила я солдатика, чтобы мне к начальству пройти. Вышел ко мне такой… Страшный, строгий… Протягиваю ему бумажку, дрожу от радости, говорю: муж мой в лагере, не виноват, оказывается он. Спрашиваю, почему не выпускаете, я-то уже получила бумажку, а досюда не дошла она, что ли?
— А он?
— А что он? Сказал, что я сумасшедшая и времени у него на меня нету. Я на колени бухнулась, сама плачу, прошу мужа выпустить. Пожалел меня… Взял он бумажки мои, куда-то пошел. Вернулся уже со стопкой каких-то документов. Почитал, посмотрел да и говорит, что муж мой, Иван Михайлович Потапов, умер спустя полгода после этапирования в лагерь. Потом еще что-то говорил, не помню уж теперь, в глазах потемнело…
— Да как же это, Лукерья? — Саша почувствовал, как противно защипало от слез глаза.
— Как? — Лукерья улыбнулась. — Да так… Сейчас-то легко говорить… Вроде как не со мной это было.
— А что же потом?
— Что дальше было — ничего не помню. Только когда очнулась, решила твердо — здесь останусь, с Ваней. Видно, судьба моя такая. На все воля Божья. С тех пор свой крест несу. Теперь вот при монастыре живу. Об одном жалею, что нет могилки Ваниной. Здесь ведь только братские…
…Постников, как и обещал, принес назавтра пару пахнущих свежим деревом костылей и поставил их возле Сашиной кровати.
— Ну что, давай учиться? — предложил он и, видя, что Саша никак не может решиться встать,
