одновременно служить нельзя!..
Они уже давно расстались, тепло простившись на углу, а слова Якова Михайловича еще долго звучали у Шубина в ушах.
Что и говорить, Грабе очень четко выразил в нескольких фразах всю гамму переживаемых Александром Ивановичем чувств. Все было предельно ясно: Вера или Наташа? А если он сделает выбор в пользу Наташи, то — искусство или любовь?
По набережной шли, обнявшись, пары. Изредка долетал до него их счастливый смех. Провожая их глазами, Шубин чувствовал зависть — ему было так одиноко…
Возвращаться домой ему не хотелось. Там Вера… Ах, совсем не те глаза хотел бы он сейчас увидеть!.. «Наташенька, девочка моя, почему сейчас, а не раньше встретил я тебя? Но ничего, ничего… Расстаться с Верой будет легко, ведь детей у них нет… Ребенок?» И тут впервые за многие годы ему пришла в голову мысль о ребенке. Странно — раньше он об этом никогда не думал… Действительно, почему, прожив всю жизнь вместе, у них нет детей?
Пусто… А ведь он еще не так стар, и если бы они с Наташей были вместе, у них мог бы родиться ребенок! Сын — продолжатель его дела… Ведь именно так появляются династии художников…
Это все Вера виновата — она не хотела детей!..
Становилось холодно. Поежившись от налетевшего ветра, Шубин нехотя повернул к дому.
— Саша! Ну где же ты ходишь? — бросилась к нему Вера, лишь только он перешагнул порог. — Я волнуюсь, места себе не нахожу!
— Кто-нибудь звонил? — не обращая внимания на ее слова, спросил Шубин.
— Да, звонили из Дома художников по поводу осенней выставки, — расстроенная невниманием мужа, ответила Вера. — Просили перезвонить.
— Кто-нибудь еще звонил?
— Нет. Ужинать будешь? — с надеждой спросила Вера.
— Нет, спасибо.
Взяв телефон, он прошел к себе в мастерскую.
Глава 23
Утро было пасмурным, неприветливым. В открытую форточку дул сырой, холодный ветер. Поежившись со сна, Вера накинула халат и закрыла окно.
Подушка мужа была не смята, значит, опять спал в мастерской. Вера задумалась. Странно… Вообще, все, что происходило вокруг нее все последние дни, напоминало сцены из какого-то спектакля. Вот только в отличие от всех остальных, знавших и свои роли, и дальнейшее развитие пьесы, своей роли она не знала…
Завтракала Вера в одиночестве. Анна Егоровна вставала рано, а потому уже успела позавтракать, а Александр Иванович так и не выходил из своей комнаты.
Вера, расположившись на диване с книгой, через некоторое время незаметно задремала.
Очнулась она оттого, что кто-то легко тряс ее за плечо.
— Саша… — прошептала она, открыв глаза.
— Вера, я хочу поговорить с тобой, — сказал Александр Иванович.
— Да, Саша… Что случилось?
Ее поразила наступившая перемена в облике мужа. Он казался каким-то чужим, совершенно незнакомым человеком. Предчувствие беды стальным кольцом сжало ее сердце.
— Вера, поверь, мне нелегко это говорить, но, думаю, ты меня поймешь, — начал он. — Так вот…
Он нервно заходил по комнате. Попытался закурить сигарету, но спички все время ломались в его дрожавших пальцах.
— Ты нервничаешь… — заметила Вера. — Случилось что-то серьезное?
— Да, очень серьезное, — ответил Александр Иванович. — По крайней мере, для меня.
Он снова замолчал, не решаясь произнести роковые слова.
— Я так давно тебя знаю, Саша, поэтому могу, я думаю, рассчитывать на твою откровенность, — помогла ему Вера.
Бросив на жену неприязненный взгляд, Александр Иванович снова заходил по комнате. Вера следила за ним глазами. Наконец ее нервы не выдержали:
— Послушай, Саша, сядь, наконец, и скажи то, что хотел сказать.
— Я скажу… Послушай меня, Вера… — Александр Иванович старался не смотреть на жену. — Я не могу и не хочу тебя обманывать.
Я полюбил другую.
Немигающими глазами Вера смотрела на мужа. Стальное кольцо сжалось еще сильнее, казалось, еще немного, и сердце просто остановится.
— Наташа? — голоса своего она не слышала.
— Да…
Не чувствуя ног, Вера поднялась и вышла из комнаты.
Последующие два дня она практически совсем не помнила. Словно осколки какого-то дурного сна промелькнули они и забылись. Она не помнила, как Александр Иванович, взяв какие-то необходимые ему вещи, перебрался в свою мастерскую. С мужем она не разговаривала, не отвечала и на участливые слова Анны Егоровны.
На третий день Вера, словно очнувшись, лежала у себя в спальне и думала, что же с ней все-таки произошло? И произошло ли вообще? Может, все это на самом деле ей только приснилось? Когда же мысли прояснились и она смогла кое-как восстановить события последних дней, то сразу же горько заплакала от тоски и обиды.
Наплакавшись вволю, она поднялась с постели и, сев напротив зеркала, включила лампу. В зеркале отразилось грустное, усталое лицо. Переживания последних дней оставили на нем свои неизгладимые следы, добавив лишние лучики морщин вокруг глаз. Где ты, молодость? Где веселые и беззаботные дни в старой квартире на Васильевском? Веселые ужины за круглым столом… Милые тети, где вы? Не стало вас, как не стало и прошлой счастливой жизни…
Опустел дом. Она вдруг почувствовала, как будто и она сама стала как-то меньше, словно часть ее самой с уходом мужа пропала, растворилась где-то в прошлом…
…Проверив, хорошо ли закреплен холст, Александр Иванович смочил водой шероховатую поверхность. Еще будучи на даче в Подмосковье он задумал написать Наташин портрет, но сделать этого там не мог. Вернувшись домой, он набросал несколько эскизов, показавшихся ему самому удачными. Теперь оставалось перенести их на холст.
Все время, пока он готовился к работе, мысли о Наташе не покидали его. После последнего разговора прошло уже немало времени. Что заставило ее принять это жестокое решение? Маленькая, испуганная девочка… Почему она не подходит к телефону? Где она? Уехала, но куда, тем более в таком состоянии? В том, что состояние Наташи было далеко не лучшим, он был уверен. Природа такой уверенности скрывалась в невидимых нитях, связывающих людей даже на расстоянии, но при условии, если эти люди любят друг друга. Именно тогда появляется эта невидимая глазу связь, мгновенно передающая тревожный сигнал, если любимому человеку плохо…
Через несколько дней, когда почти все было готово, он все-таки никак не мог расстаться с кистью. По его замыслу Наташа стояла возле пруда, прижавшись спиной к дереву — совсем как в тот раз, когда он нашел ее там, одну… На заднем плане сквозь густую зелень слабо пробивались солнечные лучи, отражаясь в воде. На милом лице была робкая, трогательная улыбка… За всю свою творческую жизнь он написал немало портретов, но ни один не вызывал в его душе такого трепета, у него даже немного дрожали руки…
Накладывая первые мазки, он вспоминал ее запах, напоминающий нежный аромат первых весенних цветов… Мысли его были далеко-далеко, в том счастливом лете…
