— А, значит, по делу. Ну садись. — Дед дружелюбно клюнул головой.
Валька сел рядом с ним, скрестил на груди руки, согнулся, молча уставился на горящие поленья, стреляющие мелкими угольками.
— Валяй свое дело. — Дед Гаврила помешал палкой смолу и удовлетворенно засопел. — Дошла, вон размякла как, счас мазать будем. Только железяку еще накалим. — Он достал из-за бревна «просмолку» — железку с загнутым концом, сделанную из толстого прута, и сунул крючком в огонь. — Не тяни, а то дырья не успеем законопатить, вон уж засумерничало.
Валька давно знал деда Гаврилу, был привязан к нему, хотя дед, своенравный, задиристый, не признавал никаких авторитетов, за что частенько ему доставалось и от жителей, и от всякого начальства. Но зато у него был на все свой, не зависимый ни от кого взгляд. Валька перешел к делу.
— Дедо, а чего это теперь сена коровам не хватает, раньше-то хватало?
Дед приоткрыл рот, отчего папироска опять повисла на губе, повернулся и внимательно глянул на Вальку, хмыкнул:
— Ну, стратег, даешь! До этого и взрослым-то дела вроде бы нет, а он уже вон интересуется. Чего это вдруг?
— Да так, разговор один был… — неопределенно ответил Валька. — Просто интересно, ведь раньше- то всем хватало. И коров держали, и коней…
— Вот заладил, раньше да раньше! — вдруг взъерепенился дед Гаврила. — Раньше и куры на юг летали! Чего вспоминать, только душу травить!
Он вдруг с кряхтением склонился, достал уголек и прикурил торчащий изо рта окурок. Помолчал, сощурился, отчего явственно проступили морщины старого, дряблого лица.
— Говорил я им, Валька, всем говорил, — с горькой интонацией посетовал дед, — да разве послушал кто.
Дед замолчал, уставился на костер, будто задумался о чем-то.
— Чего говорил-то, дедо?
— Надоть ли прошлое трясти, лет пятнадцать уж прошло, а то и поболе…
— Надо-надо, — поторопил его Валька.
Дед Гаврила покачал головой и тихо сказал:
— Собрание тогда было общее, в клубе. Представитель из района сидел… Председатель колхозный, не из наших он, приезжий, возьми да и брякни: надо, говорит, бросить нам суземки, то бишь — дальние луга. Нечего, мол, крестьянский труд там гробить. Хватит, говорит, нам окрестных да прибрежных пожен. Я выступил, конечно, возразил, что на дальних-то суземках самолучшая трава растет, что и деды и прадеды там косили да нам оставили: пользуйтесь, мол… Сказал и то, что не хватит колхозу сена-то, если суземки бросить.
— И что, не послушали вас? — заволновался Валька.
— Не, не послушали. Председатель цыкнул на меня, говорит: «Гаврила Логинович, против общей линии выступаешь!». Я в возраженья: «Какой такой линии?». А он: «Против улучшения, говорит, условий труда колхозников и увеличения мясопоставок государству». Я спрашиваю: «А это каким боком?». Он спокойно и отвечает, что раз уж сократятся сенокосные угодья, значит, и поголовье стада надо будет сократить… Половину коровушек зарезать, значит, на мясо. — Дед крякнул, качнул головой. — Районный представитель председателя поддержал. И я понял, что спорить бесполезно.
Окурок давно догорел. Дед Гаврила со свистом пососал его и выплюнул в огонь. Достал из портсигара новую папироску, размял, закурил.
— Вот так, Валя, и перестали косить на суземках. А жалко, спасу нет, клевера какие-я там! Матерь наша…
— А теперь-то там можно косить?
— Э-ж, поди попробуй, — грустно усмехнулся дед. — Заросли они крепко, столько лет прошло…
— А очистить можно?
Дед Гаврила опять с любопытством глянул на парнишку:
— Ты, что ли, очищать будешь, стратег?
— А хоть бы и я, — улыбнулся Валька.
— Не, не справиться тебе. — Дед махнул рукой. — Вот колхоз бы взялся… Да только нет теперь никому ни до чего дела…
Валька поковырял каблуком песок, потом спросил:
— А какой суземок самолучший был?
— А все, считай, хороши, которы ближе, которы дальше…
— Ну а из ближних?
Дед Гаврила немного призадумался, потом уверенно сказал:
— Черная Шалга. Заливная пожня. Клеверу там много было.
— А где это, дедушко?
— Каменное озеро знаешь?
— Окуней там ловил в прошлом годе…
— С того конца ручей в него впадает, самый большой, Гремяка называется. По нему вверх версты две. А зачем тебе?
— Да так, — уклончиво ответил Валька.
Дед Гаврила надел брезентовые рукавицы и осторожно снял с огня котел, отнес его к карбасу. Вальке сказал:
— Ну-ко, бери из огня «просмолку», будешь помогать дырья шпаклевать. У тебя глаза-то небось лучше.
И пошла веселая работа.
Дед Гаврила мазал карбас кипящей смолой, а Валька водил раскаленным крючком по стыкам досок, по обнаруженным им щелкам, и их заливала расплавленная смола. Нос щекотал сладкий, такой желанный после долгой зимы смоляной дух.
Когда кончился учебный год и настал последний день занятий, в бывшем седьмом, а теперь уже восьмом классе, как и обычно, состоялось собрание. Выступила классная руководительница Зинаида Матвеевна, пожелала всем хорошего отдыха и в конце вдруг предоставила слово Вальке. Тот поднялся с парты, вышел к учительскому столу и встал перед классом необычно серьезный, решительный и даже немножко важный. Все примолкли.
— Ребята, — сказал Валька, — недавно перед нами выступал председатель колхоза и просил помочь в уборке сена. Все помнят?
— Все-е-е, — загудел класс.
— Он обещал, что колхоз заплатит нам за работу, помните?
— Да-а, — пронеслось по классу.
— А я предлагаю сделать колхозу подарок и поработать бесплатно.
Седьмой класс затих, обескураженный таким поворотом. Потом подал голос Шура Новоселов с задней парты.
— Ишь, щедрый какой за чужой счет. А я, может, хочу на фотоаппарат заработать.
— И мне велосипед надо купить, — крикнул сбоку Володька Веснин.
— И мне… И мне… — неслось со всех сторон.
— Погодите, ребята. — Валька поднял руку. — Дайте сказать до конца.
— Говори, да не заговаривайся, — предупредил Новоселов.
Валька понял, что его затея может в эту минуту прогореть, так ни во что и не воплотившись, и он начал с самого заманчивого.
— Я предлагаю поход в лес на несколько дней.
Класс опять умолк.
— Как сказал председатель, колхозу не хватает сенокосных угодий, а я знаю, что недалеко в лесу есть большая пожня, она не используется, потому что немного заросла (Валька специально говорил «недалеко» и «немного», чтобы заранее не пугать ребят). Вот я и хотел бы, чтобы мы расчистили ее.
