Думаю, что нам под силу, а колхоз получит сотни центнеров сена.
Класс молчал.
И опять засомневался Веснин:
— Но ведь я хочу на велосипед заработать…
— Я сам хочу «Зенит» купить, ну и что? Из-за этого я не должен колхозу помогать, да? — напал на него Валька. — А на велик свой еще успеешь за лето… Не переломишься!
Потом посыпались первые вопросы:
— А изба там есть?
— Есть, — ответил Валька, — я узнал.
— Сколько километров?
— Двенадцать.
— На сколько дней пойдем?
— На неделю.
— Еды много брать? — интересовался полненький Небоженко.
— Смотря по аппетиту, — острил Валька, — бери на месяц, не прогадаешь.
— Какой инструмент нужен? Во что одеваться? Брать ли косы и грабли? — вопросы летели один за другим.
Людка Петрова спросила:
— Девчонок берете?
Валька не хотел их брать. Вечно от них шум и бестолковщина, но в классе поднялся такой гвалт, что он замахал руками:
— Хорошо, хорошо.
Когда обо всем договорились, назначили сроки похода, вдруг вскочил Николай Агеев, вечный активист, любимчик всех учителей, молча до этого сидевший, встал рядом с Валькой и торжественно произнес:
— Ребята, мы должны все как один поддержать эту прекрасную идею! Надо помочь родному колхозу и обеспечить его сеном. Мы не должны оставаться в стороне…
Выступая в таком духе, Агеев время от времени посматривал на классную руководительницу Зинаиду Матвеевну, которая всякий раз кивала ему и даже улыбалась. «Чего вылез? — думал о нем Валька. — Ведь все уже решено».
Когда расходились, к Вальке подошел Шурка Новоселов, хлопнул по плечу:
— Так бы сразу и сказал, что в поход…
И вот позади веселые таежные километры, разделяющие деревню от Черной Шалги. Вот она сама в цветном цветочном сарафане, обрызганная запахами лесных трав, обзваниваемая со всех сторон птичьим щебетанием.
Когда поели, посидели у костра и напелись вдоволь всяких песен, никто не хотел укладываться спать, потому что кругом стояло тихое лесное раздолье, не было рядом строгих родительских глаз и еще потому, что над лугом висела прозрачная белая ночь.
Полночь сморила и уложила на старые поскрипывающие полати даже самых неугомонных. Древней пожней опять овладела тишина. Лишь в лесу изредка негромко и коротко пискала, будто вздрагивала во сне, ночная птаха да глухо урчал на перекатах ручей Гремяка. В высоком небе слабо поблескивали и позванивали серебряным светом маленькие летние звездочки.
Утром Валька разделил ребят на три бригады, подробно проинструктировал каждую. Назначил старших. Бригада номер один — лесорубы — мальчишки с топорами. Задача — расчищать пожню от деревьев и кустарника. Возглавить ее должен был сам Валька. Бригада номер два — «уборщицы» — все классные девчонки. Задача — сволакивать в лес и складывать в кучи то, что выкорчуют ребята, и вообще весь скопившийся на лугу хлам. Третья бригада — косарей — должна была сразу же начать выкашивать траву на открытых участках. В нее вошли четверо ребят, уже умеющих хорошо косить. Во главе этой команды Валька поставил Новоселова, парня ершистого, но работящего и толкового.
Итоги первого дня удовлетворили всех. Была скошена добрая половина луга и расчищена от деревьев и кустарника его основная часть. Вечером, поужинав, ребята уселись на пригорке возле избы и долго разглядывали преображенную пожню, будто не верили, что все это сотворено их руками.
С вечерней росой упала на землю прохлада, но ребята уже спали в теплой избе, и сон их был крепок как никогда.
А Володька Веснин — вот уж заядлый — выбрал из вырубленных деревьев самое тонкое, длинное и прямое, обрубил сучья и сделал удилище. Привязал к нему принесенную из дома удочку, вынул из-под угла избы баночку с невесть когда накопанными червяками и пошел на ручей. Валька сказал ему: «Выспался бы, завтра устанешь ведь…». Но Веснин все равно ушел. Рыбаки да охотники… они не разумом, они азартом живут. Зато наутро Людка Петрова сделала на завтрак уху из свежей пеструшки[1], и ребята вовсю нахваливали Володьку Веснина.
Утром на работу не поднялся только один человек — Колька Агеев.
— Чего это с ним? — спросил Валька у ребят, когда завтракали. Никто толком не знал, что случилось. Кому Агеев сказал, что голова раскалывается, кому, что простыл вчера крепко, воды, мол, выпил холодной из ручья, а сам потный был, вот и простыл.
Болезнь есть болезнь. С каждым случается. Когда ребята разошлись на работы, Валька пошел в избушку к Агееву, чтобы помочь, если надо. Агеев почему-то не лежал, а сидел на полатях, свесив босые ноги, и пил чай, доедал завтрак.
— Привет больной команде! — бодро поприветствовал его Валька. — Чего вдруг расхворался, Коля?
Агеев слабо, как-то даже робко улыбнулся и махнул рукой, отвернулся.
— Ты бы накрылся чем, а то еще больше расхвораешься. Чаю попей и закутайся.
Агеев допил чай, шлепнул пустой кружкой о стол. Затем молча поднялся, снял с веревки, натянутой над печкой, просохшие носки, снова плюхнулся на полати, стал натягивать носки, сапоги, засобирался куда-то.
— Да не надо, Коля, — замахал руками Валька. — Ты полежи, поболей, тебе нельзя вставать. Мы управимся!
— Да не болею я, — спокойно сказал Агеев. — Чего шумишь? Ухожу я, ну вас к черту.
— Че ты, сдурел? — не нашелся сразу что сказать Валька.
— Не знаю, как насчет меня, но вы-то точно сдурели!
— Да о чем ты, не пойму никак?
— А о том, я думал, ты прикидываешься, когда ляпнул всем, что бесплатно работать будем. Думал, ладно, пусть покрасуется. Потом все равно свое загребет. Вчера потолковал с одним, с другим, третьим — точно, говорят, решено. Бесплатно и все! — Агеев презрительно сморщился и сплюнул. — Нет уж, в придурки не записывался. Ишачьте сами!
Вальке что есть мочи захотелось врезать Агееву по физиономии, но он все же сдержался.
— Слушай, Агеев, ты же у нас в самых активных ходишь, говоришь красиво… Поддержал меня, помнишь? Как же тебе не стыдно, Агеев?
Тот поднялся и с вызовом глянул на Вальку.
— Уж молчал бы! Не стыдно! — Агеев скривился. — Дураку же понятно, что ты не зря ломаешься. Выгоду какую-нибудь хочешь от колхоза получить, вот и строишь из себя тимуровца… Славы хочешь?
Валька все же врезал дезертиру. Тот заверещал, будто обиженный поросенок, и попытался выскользнуть из избы. Валька схватил его за шиворот и рванул к себе.
— Во-первых, не трогай тимуровцев, не тебе в их дела нос совать! Ну а во-вторых, проваливай быстрее, а то и от других схлопочешь.
Минут через десять Агеев уже собрался и ушел с пожни.
