В световом году: стихотворения

Пушкин

Луна за тучами эль-грековскими брезжит
          едва вдали
          теперь всё реже.
          Ты слышишь ли,
в Мадриде в брачном почти чаду
кончающийся дождь
                                  еще стучит по мрачным
кумирам мраморным в ночном саду.
Крутые бобрики идальго длиннолицых
примяты влагой, и
к нехитрым радостям великих инквизиций
прибавь свои.

Рассталась бы душа с роскошной грешной тошной
сырой землей,
но безутешная всё медлит под окошком
с шелковою петлей.

          Летучей мыши
          над зыбью крыш
в серчающем гитар рыдании расслышать
          доступно лишь
последнее прости — неуловимой массе
          воды в горсти,
айве с оскоминой на скомканном атласе
          последнее прости.

Дождь — кровь священная, вдруг пролитая в схватке
пространства невпрогляд
                                             с прозрачным временем.
И приторны посадки
левкоев у оград.

«Я не схимник, спустившийся с гор…»

Я не схимник, спустившийся с гор
и вступивший в немой разговор
с непривыкшей к смирению речкой,
что о камни дробится в упор
и бахвалится царской уздечкой;

нет, под темные залежи туч
не спускался я засветло с круч,
не дремал на ржавеющем камне,
подставляя морщины под луч —
эта благость совсем не нужна мне!

Вижу, ты разглядела насквозь
достоверность рассказанной байки,
и боюсь, как застенчивый гость,
пятерню запускающий в гроздь,
надоесть терпеливой хозяйке.

Где пришелся один на двоих
огоньками усеянный вечер,
я лишь отзвук приказов твоих,
верный отблеск зрачков золотых
— и поэтому так переменчив.

ПИЛАД И ЭЛЕКТРА

I

Зной, напоивший всех скорбящих,
и скалы, и залив,
слабей в тени плодоносящих,
и нас, и пращуров
кормящих приземистых олив.

Как вдруг — ссыпаться начал гравий
с кренящейся земли,
перекрывая спевку гарпий
с сиренами вдали.