…Ты исподлобья озираешьвстревоженную мать.Ты вожделение внушаешьтому — как ты не понимаешь,кто дал обет молчать.И он идет готовной теньюбуквально по пятамк священному захороненью,где ящерка взывает к мщенью,пригревшаяся там.IIПилад всё верно понимает,но где его протест,когда в грудь матери вонзаетклинок Орест?Зовет и стонет Клитемнестра,стенает и скулит.А на обломках алебастрабезмолвствует Пилад.Он словно поглощает звукиЭлектре вопреки.Орест в потоке моет руки.Вы дети и врагина плоскогорьях ойкумены,где зной еще темнейи столько пышной рыжей пеныв отстойниках камней.
«Помнишь — вроде котлована…»
Помнишь — вроде котлованакапище в грозу,в память Максимилианапервую слезу…Максимилиан Волошин,киммерийский жрец,сердоликовых горошинлюбодей-истец.Впрямь с мешком из-под картошкисхож его хитон,по вискам волос сережкитреплет аквилон.Гость, которого не ждали,вновь пришел на светоткопать своих сандалийархаичный след.Ту находку на сыпучейтропке в свой чередзаждались в разбухшей тучетонны пленных вод.…………………………..Ели крабов, крыли власти,по лбу шла тесьма.За столом кипели страстистранные весьма.На любительском спектаклебесконечном томкак не спутать было паклюс золотым руном?И никто не знал, совеяот избытка муз:Феодосия — Вандея,столп — а не искус.
