В световом году: стихотворения

сдувает тишком порошок.
В курганах бесхозного сора,
снежке, согревающем персть,
в веселых глазах мародера
нездешняя чудится весть.
И в нашем отечестве тварном
всё криминогеннее ад
бездонный — под светом фонарным
у самых церковных оград.

1991

«В захолустье столичном, квартале его госпитальном…»

В захолустье столичном, квартале его госпитальном
мимикрия ампира осенней порой минимальна.
Потускневшая охра да золота бледность синичья,
словно свежая кровь, господа, у былого величья.
На курганы отбросов под гаснущими небесами
наседает черней воронье на паях с сизарями.
Кто хранитель огня, тот сегодня один и хозяин.
Уж до судного дня не задобрить имперских окраин.
Заушают оттуда имамы, отцы, господари
нас, чьи души белы безнадежно от выхлопов гари.
Надо б воздуха в грудь было больше набрать для отваги
перед тем, как нырнуть, как нырнуть, присягая, под стяги
— эти неводы, верши, трехцветные крепкие снасти
той умершей, а вдруг воскресающей — власти.
То ли солнце в зенит закатилось из серого дыма,
иль петарда летит — к стенам Нового Ерусалима.

Октябрь 1991

ГОЛОС ИЗ ХОРА

Спросится с нас сторицей:
смерть, где твое жало?
Небо над всей столицей,
как молоко, сбежало.

Лишь золотые тени
осени — Божья скрепа
в гаснущей ойкумене
гибнущего совдепа.

По облетевшей куще,
хлопьям её кулисы,
не обойти бегущей
по тротуару крысы.

Теплятся наши страхи
знобкие в гетто блочных.
Тоже и страсти-птахи
требуют жертв оброчных.

Все мы — тельцы и девы,
овны и скорпионы,
пившие для сугреву
по подворотням зоны,

перед вторым потопом
ныне жезлом железным,
чую, гонимы скопом
в новый эон над бездной.

В черные дни, на ощупь
узнанные отныне,
жертвеннее и проще
милостыня — Святыне.

16. XI.1991

«В отечестве перед распадом…»

В отечестве перед распадом
взамен сердец
сосредоточился в лампадах
его багрец.