В световом году: стихотворения

соловецкий островной карантин,
где Флоренский добывал желатин

в сальном ватнике на рыбьем меху
в продуваемом ветрами цеху.

Там на визг срываться чайкам легко,
ибо, каркая, берут высоко

из-за пайки по-над массой морской
искушающие крестной тоской.

Всё ничтожество усилий и дел
человеческих, включая расстрел,

и отчаянные холод и мрак,
пронизавшие завод и барак,

хоть окрест, кажись, эон и иной,
остаются посегодня со мной.

Грех роптать, когда вдвойне повезло:
ни застенка, ни войны. Только зло,

причиненное в избытке отцу,
больно хлещет и теперь по лицу.

Преклонение, смятение, боль
продолжая перемалывать в соль,

в неуступчивой груди колотьба
гонит в рай на дармовые хлеба.

Распахну окно, за рамы держась,
крикну: «Отче!» — и замру, торопясь

сосчитать, как много канет в
ответ световых непродолжительных лет.

«Далеко за звездами, за толченым…»

Далеко за звездами, за толченым
и падучим прахом миров иных
обитают Хлебников и Крученых,
и рязанский щеголь с копной льняных.
То бишь там прибежище нищих духом
всех портняжек голого короля,
всех, кому по смерти не стала пухом,
не согрела вовремя мать-земля
под нагроможденными облаками
в потемневших складках своих лощин.
Да и мы ведь не были слабаками
и годимся мертвым в товарищи.
И у нас тут, с ними единоверцев,
самоучек и самиздатчиков,
второпях расклеваны печень, сердце
при налете тех же захватчиков.

…Распылится пепел комет по крышам.
И по знаку числившийся тельцом,
и по жизни им не однажды бывший —
приложусь к пространству седым лицом.

1. XI. 1999

СОЛОВЬИ

В безвольных щупальцах с непотемневшей дымкой
усадебных берез
взялись соперничать солисты-невидимки
видать всерьез.
Я не обученный, а понимаю
о чем они:
акафист знобкому с черемухою маю
в длиннеющие дни;