Кобылка согнулась под ударом и прижав уши поцокала вдоль покосившихся изб.
- Теперь тебе не отмыться, ни отмолиться! – потряс кулаком Феофаныч, болезненно переживая расправу над своим божеством. – Мы еще до тебя доберемся!
- Поглядим! – злобно огрызнулся Петр. – Благословит таракан – пойдем с братьями-единоверцами на ваш вертеп походом!
Катарина от удивления только рот раскрыла. Видеть такое утонченное помешательство ей еще не доводилось.
- Куролесы, – усмехнулся, подошедший к ней Дмитрич. – Шуты гороховые. Перед людьми стыдно! – как мог, оправдывался он перед агорианкой.
«Надо же! – про себя удивилась ловчая. – А этого-то, кажется, не зацепило!».
- Нет выше стебля, чем у репейника-батюшки! – вдруг елейным голоском заблеял Дмитрич. – Нет чище искр от костра, поленьями в котором лежат еретики, поправшие его!
- Чего?! – ужаснулась Ката и со страхом вгляделась в безумные глаза поселкового главы.
- Молитва в защиту. Книга Великого Репейника Сладкоколючего. Стих первый. Песнь главная. «Да осветят лучом неземным цветы твоя!», - вновь затянул Дмитрич.
- Хватит! – громко, насколько позволяли вокальные возможности, взвизгнула ловчая.
11 глава
И дернуло же ее выскочить на эту злополучную вертолетную площадку! Видела ведь, что Феофаныч еще в чарах своего лошадиного божества! Так и насчет вертолетного экипажа следовало бы догадаться. Ох, Феофаныч, Феофаныч… Это он во всем виноват. Как привязался! На Копытень, говорит, если солнце в облаках встанет – жди неприятностей.
- Дед? Копытень по твоему гривастому календарю когда?
- Дык, почитай сёдни.
«Ну, точно, накаркал! Или наигогокал?».
- Уф, мальчики, что-то совсем жарко становится! – срываясь на душащий кашель, сообщила Катарина птицемольцам. – Может, на этом и остановимся?
Бородатый капитан вертолета поднял на Катарину сосредоточенный взгляд:
- Когда ворон подхватит кость твою, запеченную в углях. Когда признает ее цвет, цветом крыла своего, - начал бубнить какую-то теологическую чепуху пернатый фанатик.
- Ой, хватит, хватит! – обливаясь слезами от едкого дыма, попросила Ката и носком сапога отшвырнула большой смолистый чубук, охваченный очищающим пламенем от костра пернатоверов.
- Ишь, ты! – пригрозил ей пальцем бортмеханик и вернул дрова обратно.
- Плачешь? – язвительно ухмыльнулся капитан. – Значит раскаиваешься. Но уж поздно стенать! – продолжил он, пропустив партию раскаяния Катарины-ведьмы, молящей о спасительном осиновом коле. – Брат мой! – обратился капитан геликоптера к коллеге по вере. – Принесите всё необходимое для ритуала благородного прощения!
- Да, конечно, брат! – с готовностью отозвался бортмеханик.
Пленники заметно оживились - ритуал прощения, исходя из своего названия, давал им определенный шанс на спасение. Если, конечно, процедура не затянется до тех пор, пока от прощаемых не останутся запеченные кусочки грешного шашлыка.
- Бегом! – прикрикнула Катарина.
- Галопом! – помог ей Феофаныч, привязанный тут же, рядом.
Но бортмеханик не особо проникся настроением тщательно прогреваемых со всех сторон пленников. Смерив осквернителей веры презрительным взглядом, он чинно направился к фюзеляжу вертолета. В чреве машины что-то загремело и через минуту-другую слуга птичьего божества вновь предстал перед взорами Катарины и Феофаныча.
- Гы-ы-ы! – только и смогла выдохнуть Катарина, после чего стала судорожно ворошить в памяти самые ужасные воспоминания своей жизни, чтобы не расхохотаться…
Вероятно, что у Феофаныча негативные воспоминания отсутствовали, как класс, потому, как дедок, глядя на приближающегося пернатолетчика, был совершенно не в силах сдерживаться и неприлично громко огласил грозную тайгу гоготом.
И было отчего – за время своего отсутствия бортмеханик успел облачиться в какое-то церемониальное одеяние, своим видом стойко напоминавшее вывернутую наизнанку подушку.
Казалось, что птицевер неровно оброс разнокалиберными перьями, которые когда-то принадлежали пернатым жителям самых разных мастей и расцветок.
- Ага-га-га! – гоготал лапландским гусем Феофаныч. – Иго-го-го! – отдышавшись, продолжал он ржать не хуже заправского рысака, как только пернатый жрец, двигаясь, начинал трясти всеми перышками. – Ой, не могу! Отсохни твои подковы!
- Он глумится над священным саваном предков! – в бешенстве закричал капитан и, насколько это было возможным, стал быстро подкидывать новые веточки хвороста к ногам пленников.
Подоспевший к неиствующему капитану ряженый бортмеханик протянул тому книгу – по всем признакам – старый потрепанный телефонный справочник какого-то города. Желтая обложка, засаленные страницы.
- Первоптэро! Древний фолиант поможет очиститься заблудшим! – сообщил с благоговейным придыханием механик, и свалился в ноги своему брату по религиозным наклонностям.
- Встань, брат! Пора начинать! – торжественно напутствовал механика сбрендивший капитан.
Механик послушно поднялся, снял с себя странное одеяние, и стал помогать облачаться в эту вывернутую наизнанку подушку капитану вертолета.
Костер задался дружный. Запылал весь принесенный хворост. Катарина почувствовала себя стоящей на раскаленной сковороде июльского песка в паре километров от ближайшего пляжа. Судя по вытаращенности глаз Феофаныча, тот в своих ассоциациях был к Катарине крайне близок.
Сохраняя трагическое выражение лица, Ката очень близко наклонилась к уху старика, чтобы не услышали птерошизики, и, указывая взглядом на «священную скрижаль», шепотом сообщила:
- С учетом подогреваемой ситуации во внешней политике, кажется мне, что это вовсе не «Птеро- как-его-там», и даже не телефонный справочник, коим он должен являться. Это, – сделала многозначительную паузу Ката и плотоядно облизнулась, - это кулинарная книга «Сто блюд из еретиков и ведьм на открытом воздухе».
Феофаныч огрел девушку ненавидящим взглядом и, продержавшись не более секунды, вновь безудержно захохотал.
Но на этот раз рыжий бородач, когда-то являвшийся неплохим пилотом, даже не подумал злиться. Напротив, он чинно открыл священное птичье писание и стал степенно зачитывать фамилии, адреса и телефоны совершенно никому неизвестных граждан, то и дело победоносно поглядывая на, крепко привязанных к стволу дерева, «колдунов».
Далее верховодный птицемолец решил обойтись без подсказок и, закрыв книгу, начал завывать по памяти:
- Писциул гуюль кар кар! – задрожал от блаженства преисполненный торжества голос бородача.
- Чего? – ахнула от неожиданности Катарина.
- Уах-ха-ха! – чисто по-человечески, без запинки и примесей ржания, закатился Феофаныч.
- Фьють пи куку напики! – с нажимом стал грозно голосить рыжий бородач.
Бортмеханик с трепетом и почтением вглядывался в одухотворенное лицо напарника и, втянув голову в плечи, чего-то ждал.
- Он, что думает, что от завываний его дружка у нас повырастают клювы? Или повысится волосатость оперения? – решила на прощанье ни в чем себе не отказывать Катарина.
- Умоляю! – закричал красный от жара и натужного смеха Феофаныч.
- И не подумаю! – разошлась Ката. – Раз погибать, так, как это подобает настоящей ведьме – со
