любым другим, как Лекс Лютор[22] или какое-нибудь ещё.
Дружелюбная и общительная манера Донни на мгновение сделала «Уголок Гармонии» почти таким же добрым, как Пуховая опушка[23]. Но теперь воздух пахнет солёным морем меньше, чем разлагающимися водорослями, блеск бензоколонки кажется таким же неприятным, как освещение комнаты для допросов в полицейском участке, и когда я смотрю ввысь на небо, то не могу найти Кассиопею или другое созвездие из тех, что знаю, как будто Земля отвернулась от всего, что привычно и утешительно.
– Итак, если ты не волшебник, Гарри, то каким родом занятий, говоришь, ты занимаешься?
Не только его тон отличается, но также и дикция. И у него, кажется, начались проблемы с кратковременной памятью.
Возможно, он отмечает моё удивление и верно предполагает причину этого, потому что говорит:
– Да, я знаю, что ты сказал, но подозреваю, что это далеко не всё.
– Извините, но повар – это всё, сэр. Я не мальчик со многими способностями.
Его глаза сужаются в подозрении.
– Яйца – развали и растяни их. Сердечные дранки.
Я, как прежде, перевожу.
– Подать три яйца вместо двух – это растянуть их. Развалить их – означает взболтать. Сердечные дранки – тост с дополнительным маслом.
С глазами, сжатыми до щёлок, Донни напоминает мне Клинта Иствуда [24], если бы Клинт Иствуд был на восемь дюймов ниже, тридцать фунтов тяжелее, менее красивым, с присущим мужчинам облысением и со скверным шрамом.
Он делает из простого утвердительного тона угрозу:
– «Гармонии» не нужен ещё один повар блюд быстрого приготовления.
– Я не устраиваюсь на работу, сэр.
– Тогда что ты делаешь здесь, Гарри Поттер?
– Ищу смысл своей жизни.
– Возможно, в твоей жизни нет никакого смысла.
– Я почти уверен, что есть.
– Жизнь бессмысленна. Каждая жизнь.
– Возможно, это подходит к вам. Но не подходит ко мне.
Он прочищает горло с таким шумом, что заставляет подумать о том, не балуется ли он нетрадиционными привычками в личной гигиене и не имеет ли отвратительную волосяную опухоль в пищеводе. Когда он плюёт, мерзкий комок слизи разбрызгивается по тротуару в двух дюймах от моей правой туфли, которая, несомненно, была его намеренной целью.
– Жизнь бессмысленна, но только не в твоём случае. Это так, Гарри? Ты лучше, чем все остальные, а?
Его лицо сжимается под непостижимым углом. Благородный сентиментальный Донни превратился в Донни Варвара, потомка Аттилы[25], который был способным к внезапной бессмысленной жестокости.
– Не лучше, сэр. Возможно, хуже большинства людей. Как бы то ни было, не имеет значения, лучше или хуже. Я просто другой. Примерно как морская свинья, которая выглядит как рыба, плавает как рыба, но не является рыбой, потому что это млекопитающее и потому что никто не хочет её съесть с хрустящим картофелем. Или как луговая собачка[26], которую каждый зовёт собачкой, но на самом деле это совсем не собака. Она выглядит как, например, круглолицая белка, но это также и не белка, потому что живёт в туннелях, не на деревьях, и впадает в зимнюю спячку зимой, но при этом не медведь. Не сказал бы, что луговая собачка лучше, чем настоящая собака или лучше, чем белки или медведи, просто другая, как морская свинья другая, но, конечно, в ней нет также ничего похожего на морскую свинью. Так что, думаю, я вернусь к своему домику и съем свои шоколадные батончики, и подумаю о морских свиньях и луговых собачках до тех пор, пока не смогу выразить эту аналогию более понятно.
Иногда, выдавая себя за болвана и немного чокнутого, я могу убедить плохого парня, что не представляю для него угрозы, и что я недостоин траты времени и энергии, которые он должен потратить на плохие вещи по отношению ко мне. В других случаях моё притворство приводит их в ярость. Уходя прочь, я почти ожидал быть сваленным на землю лопаткой для надевания покрышек.
Дверь в Дом № 6 открывается, когда я подхожу к нему, но на пороге никто не появляется.
Когда я вхожу, закрывая за собой дверь, то обнаруживаю Аннамарию на коленях, чистящую зубы золотистому ретриверу.
Она говорит:
– У Блоссом когда-то была собака. Она положила дополнительную зубную щётку в корзинку для Рафаэля и тюбик зубной пасты со вкусом печёнки.
Золотистый сидит с поднятой головой, в высшей степени терпеливый, позволяя Аннамарии поднять его отвислые губы, чтобы добраться до зубов, сдерживаясь от слизывания пасты с щётки до того, как она пойдёт в дело. Он переводит взгляд на меня, как бы говоря: «Это раздражает, но она хочет как лучше».
– Мэм, я хотел бы, чтобы ты держала дверь на замке.
– Она замкнута, когда закрыта.
– Она открывается от ветра.
– Только для тебя.
– Почему это случилось?
– А почему не должно было?
– Я должен был спросить – как это случилось?
– Да, этот вопрос звучал бы лучше.
Зубная паста со вкусом печёнки вызывает слишком много собачьей слюны. Аннамария делает паузу в чистке и использует полотенце для рук, чтобы вытереть досуха промокший мех на челюстях и подбородке Рафаэля.
– Перед тем как пойти на разведку, я должен был предупредить тебя, чтобы ты не смотрела телевизор. Поэтому я вернулся. Предупредить тебя.
– Я знаю, что такое телевизор, молодой человек. Я скорее сгорю на костре, чем буду смотреть большинство из этого.
– Не смотри также и хорошие вещи. Не включай его. Я думаю, телевидение – это путь.
Когда она выдавливает на щётку больше зубной пасты, то говорит:
– Путь для чего?
– Это отличный вопрос. Если бы у меня был ответ, я бы знал, зачем притащился в «Уголок Гармонии». И каким это образом дверь открыта только для меня?
– Какая дверь?
– Эта дверь.
– Эта дверь закрыта.
– Да, я только что её закрыл.
– Ты хороший мальчик, засунь свой язык обратно, – даёт она указание псу, потому что он позволяет ему высунуться.
Рафаэль втягивает язык, и она начинает работать над его передними зубами, и только кончик его хвоста дёргается.
Кофеин ещё не начал ударять, и у меня больше нет энергии, чтобы наседать в споре о двери.
– На станции техобслуживания есть механик по имени Донни. У него две личности, и вторая
