– Лорду нищих есть что сказать?
Туан стиснул зубы, стараясь сдержать гнев. Он выпрямился и степенно поклонился.
– Моя королева, сей день отец и сын храбро бились за тебя. Ужель ты не даруешь нам жизнь нашего сына и брата?
Катарина еще больше побледнела, глаза ее сузились.
– Я благодарю моего отца и брата, – сказал Ансельм ровным звучным голосом.
– Замолкни! – чуть ли не завизжала Катарина, повернувшись к нему. – Подлый, вероломный, трижды ненавистный пес!
В глазах Логайров вспыхнула ярость, но они все же сдержались и промолчали.
Катарина, тяжело дыша, села обратно в свое кресло и судорожно стиснула подлокотники, чтобы не дрожали руки.
– Ты получишь слово лишь тогда, когда я задам тебе вопрос, предатель, – отрезала она. – А до тех пор храни молчание!
– Я не стану хранить молчание! Ты не в силах причинить мне больших страданий, и я выскажу все, что у меня на уме! Ты, подлая королева, твердо решила, что я должен умереть, и тебя уже ничто не остановит! Так убей же меня сейчас! – вскричал он. – Наказание за мятеж – смертная казнь, я знал это еще до того, как поднял восстание. Убей меня и покончим с этим!
Катарина, расслабившись, откинулась на спинку кресла.
– Он сам вынес себе приговор, – сказала она. – По закону страны мятежник должен умереть.
– Закон страны – сама королева, – прогромыхал Бром. – Если она дарует жизнь предателю, то так тому и быть.
Катарина всем телом повернулась к нему, в ужасе уставившись на Брома.
– И ты тоже предаешь меня? Ужель ни один из моих генералов не примет сегодня мою сторону?
– А, кончай с этим! – взорвался Род, вырастая рядом с троном. – Нет, ни один из твоих генералов не поддержит сейчас свою королеву, и, мне кажется, это должно было заставить тебя хоть слегка усомниться в собственной правоте. Но нет, твое упрямство непробиваемо! Тогда к чему устраивать суд? Ты же уже решила, что он умрет!
Род отвернулся и сплюнул.
– Брось, кончай этот судебный фарс! – прорычал он.
– И ты тоже? – ахнула она. – Ты тоже защищаешь предателя, на чьей совести смерть трех тысяч людей?
– Их смерть – твоих рук дело, – прорычал Род. – Благородный человек низкого происхождения лежит бездыханный на этом поле с разрубленным плечом, и птицы клюют его, а все из за чего? Чтобы защитить восседающую на троне своевольную девчонку, не стоящую жизни даже самого последнего нищего! Дитя, которое столь плохо правило, что разожгло пламя восстания!
Катарина съежилась на троне, вся дрожа.
– Умолкни! – выдохнула она. – Разве я подняла мятеж?
– А кто дал знати повод для восстания своими излишне поспешными реформами и чересчур надменным обращением? Повод, Катарина, повод! Без него нет мятежа, а кто, как не королева, дала его?
– Умолкни, ради Бога, умолкни! – Тыльная сторона ее ладони метнулась ко рту, словно гася готовый сорваться крик. – Нельзя так разговаривать с королевой!
Род взглянул сверху вниз на съежившуюся от страха Катарину. Его лицо скривилось от отвращения. Он отвернулся.
– А меня тошнит от всего этого! Даруй им жизнь, дабы больше не лилась сегодня кровь. Пусть живут. Без своих вероломных советников они будут тебе верны. Пусть живут, даруй им всем жизнь. Теперь они усвоили преподанный им урок, даже если ты не усвоила своего.
– Это не может быть правдой! – ахнула Катарина.
– Ты лжешь! – шагнул вперед Туан, положив руку на рукоять меча. – Да, королева дала повод, но не она подняла мятеж!
Катарина бросила на него полный благодарности взгляд.
– Говори правду, – продолжал Туан, – и ты можешь бичевать ее. Но когда ты пытаешься обвинить королеву в том, что она не совершала... – он медленно покачал головой, – я должен заткнуть тебе рот.
Рода так и подмывало плюнуть ему в глаза.
Вместо этого он повернулся к Катарине, которая опять гордо выпрямилась и обрела прежний надменный вид.
– Не забывай, – сказал он, – что королева, не способная держать в узде собственные прихоти, – слабая королева.
Она вновь побледнела.
– Поосторожнее! – рявкнул Туан.
Ярость захлестывала Рода, поднимаясь все выше и выше, но он стоял незыблемо, как скала, покуда та не смела последние преграды в глубинах его души и не отхлынула, оставив после себя ледяное спокойствие и необыкновенную ясность мысли, позволившую ему увидеть, что он должен сделать и почему... и во что это выльется для него самого.
