Том нахмурился, размышляя, что он хотел этим сказать. Род упер приклад в плечо.
– Кроме того, это уже становится традицией. Последние четверо суток я стабильно стреляю по ней раз в день.
Загудела тетива, и стрела взметнулась в небо. Однако птица в тот же миг взлетела еще выше. Стрела пронеслась там, где та только что была, поднялась еще футов на пятьдесят, достигла апогея своего полета и начала падать. Птица следила за ее падением, паря на несколько десятков футов выше.
Большой Том поднял бровь и скривился в ухмылке.
– Тебе никогда не попасть в нее, хозяин. Эта птаха понимает, что такое арбалет.
– Кажется, и впрямь понимает. – Род закинул оружие за спину. – Что за страна! Здесь под каждым деревом прячется эльф, а ястребы в небе тенью следуют за тобой.
– То не ястреб, хозяин, а скопа, – поправил Большой Том.
Род покачал головой.
– Она преследует нас уже третий день. Что делает питающаяся рыбой птица здесь, вдали от моря?
– Откуда мне знать? Но ты можешь спросить у нее самой, хозяин.
– И я не слишком удивлюсь, если она мне ответит, – задумчиво произнес Род. – Ладно, мне кажется, она не причинит нам никакого вреда, а у нас в данный момент есть проблемы и поважнее. Мы приехали сюда, чтобы попасть в замок. Ты умеешь петь, Большой Том?
Тот опешил.
– Петь, хозяин?
– Да, петь, а, может, ты играешь на волынке или еще на чем-нибудь?
Том, нахмурившись, дернул себя за губу.
– Я могу извлекать какие-то звуки из пастушьего рожка, однако лишь умирающий назовет это «музыкой». Но что вам взбрело в голову, хозяин?
– Да так, одна мыслишка. – Род расстегнул седельную сумку и вынул оттуда маленькую лютню. – Отныне мы менестрели. – Он вытащил из сумки альт и протянул его Тому. – Надеюсь, эта штука не слишком отличается от твоего рожка, и у тебя выйдет что-то сносное.
– Да, хозяин, она почти такая же. Но...
– О, не беспокойся, они нас впустят. Провинциалы, как правило, варятся в собственном соку. Они жаждут услышать свежие новости и новые песни, а у менестрелей есть и то и другое. Ты знаешь «Свет Эддистоуна»?
– Нет, хозяин.
– Очень жалко, эта песня всегда пользуется успехом в портовых городах. Ладно, не стоит огорчаться. Я научу тебя по дороге.
Они тронулись в путь, распевая что-то такими дикими голосами, что скопа в ужасе закричала и взмыла вверх.
– Принесли свежие новости с Севера? – нетерпеливо спросил часовой.
Род, вспомнив, что менестрели в средние века являлись чем-то вроде ходячих газет, ответил утвердительно.
Сейчас они с Томом предстали перед собравшимися в одном зале двадцатью восемью вельможами, а также их женами и слугами.
Здесь были люди самого разного возраста – от хорошеньких юных служанок до девяностолетнего графа Валлендри, и все с одинаковым нетерпением и голодным блеском в глазах приготовились слушать Рода, который при всем желании не мог им сообщить даже самой захудалой новости.
Ладно, неважно. Род их выдумает по ходу дела. Он не первый и не последний журналист, поступающий подобным образом.
Старый герцог Логайр сидел посередине комнаты в огромном дубовом кресле. Он, кажется, не узнал Рода. Но Дюрер-то, безусловно, узнал. Советник, сгорбившись, выглядывал из-за левого плеча герцога, прожигая Рода полным ненависти взглядом.
Однако разоблачение Рода вряд ли сыграло бы ему на руку, и Дюрер понимал это. Логайр все еще любил свою племянницу, хотя и был с ней не в ладах. Он принял бы Рода с почетом, так как тот спас ей жизнь.
Именно Логайр задал вопрос, ответ на который волновал всех собравшихся. Рассудив, что у герцога имелись сугубо личные причины интересоваться новостями о Доме Кловиса, Род ответил, что на Севере, как всегда, все спокойно. О, слухи ходят разные, и знаменья, связанные с Домом кое – кто видел, но все это одни лишь разговоры – пока.
Затем они с Томом, притоптывая, запели «Свет Эддистоуна».
На мгновение зрители опешили, затем на их лицах появились ухмылки, а руки стали выбивать ритм.
Большой Том, приободрившись, увеличил темп и завопил во всю глотку. Род старался не отставать от него, при этом внимательно всматриваясь в лица зрителей.
Старый герцог попытался придать лицу неодобрительное выражение, но не слишком в этом преуспел. Позади его кресла, справа от Дюрера, стоял высокий молодой человек, скорее всего, ровесник Рода. Пока он слушал песню, его глаза блестели, а губы кривились в ухмылке, разбив застывшее на лице парня выражение крайнего раздражения, жалости к себе и злости. «Старший сын, догадался Род, – средоточие слабости и пороков, на которых умело играет Дюрер».
В этой толпе резко выделялись своей шикарной одеждой лорды-вассалы Логайра. Их сопровождали еще
