мы вынуждены быть с ним любезны, но никогда я не выйду замуж за иностранца.
— Берегись, Эмилия, ты этим можешь обескуражить Веллингфорда, если бы ему пришла фантазия подумать о тебе.
Эмилия покраснела, но ее смущение продолжалось недолго. Она ответила с очаровательной поспешностью:
— Мистер Веллингфорд знает, что я не так плохо воспитана, чтобы заподозрить меня в желании оскорбить кого бы то ни было; но, во всяком случае, я уверена, что он никогда не позволил бы себе так приставать ко мне, как этот неспокойный француз, который походит скорее на турецкого султана, чем на почтительного поклонника. А потом…
— А потом что, мисс Мертон? — осмелился я спросить, видя, что она колеблется.
— А потом американцы — не иностранцы для нас, — сказала она, смеясь. — Вы сами знаете, папа, что у нас есть родственники в Соединенных Штатах.
— Совершенно верно, моя милая; и если бы мой отец остался жить там, где он женился, то мы сами были бы американцами.
Затем, по настоянию Эмилии, я рассказал обо всем, что произошло со мной за это время, стараясь не распространяться о подробностях последнего события.
— Когда мы покинули Лондон, — сказал мне мистер Мертон, — я намеревался отправиться в Вест- Индию, но так как мне предложили очень выгодное место на востоке, то я поехал в Бомбей. Нам оставалось три-четыре дня до места нашего назначения, как мы повстречались с «Полиной»; и наше судно, не имея достаточно сил для борьбы, было забрано французами. Сначала капитан ле-Конт охотно выпустил бы меня с оказией, но такой не представилось, и «Полина» привезла нас в Манилью. Здесь нас постигло большое горе, о котором вы, конечно, догадались, видя наш траур. Но тогда ле-Конт стал открыто ухаживать за моей дочерью, и с этим пропала надежда на освобождение: он все будет придумывать предлоги, чтобы отложить его.
— Но я надеюсь, что он не злоупотреблял своею властью?
Эмилия взглядом поблагодарила меня за ту горячность, с которой я выражался.
— О, нет, напротив, — возразил майор. — Он выказывает относительно нас изысканную любезность и заботливость. Навряд ли пассажиры пользовались где-либо большим комфортом и вниманием. В наше распоряжение предоставлена была на «Полине» целая каюта. В Манилье моя свобода ничем не стеснялась, с меня только взяли обещание возвратиться. Но вот беда: Эмилия еще слишком молода, чтобы связать свою жизнь с человеком сорока лет, слишком англичанка, чтобы полюбить иностранца, и слишком умна, чтобы взять себе в мужья человека, который сам по себе ничего не представляет…
— Я вполне понимаю, что мисс Мертон может желать лучшей партии.
— Но вы не знаете французов, мистер Веллингфорд, — сказала Эмилия. — Попробуйте-ка уверить хоть одного из них, что он не обворожителен.
— Но я не думаю, что эта слабость распространяется и на моряков, — ответил я, смеясь. — Во всяком случае, вы будете свободны, лишь только приедете во Францию.
— И еще раньше, надеюсь, — возразил майор. — Эти французы могут творить, что им угодно, здесь, в широтах Тихого океана, но в Атлантическом нам будет легко встретить английский крейсер, который возьмет нас к себе прежде, чем мы пристанем к Франции.
Расчеты мистера Мертона были правильны. Поговорив еще на эту тему, я стал раскланиваться. Майор проводил меня до того места острова, с которого я мог видеть погибшее судно. Оставшись один, я пошел вдоль берега, размышляя обо всем случившемся.
Подойдя совсем близко к погибшему судну, я увидел Мрамора. Бедняга сидел на выступе скалы, со скрещенными на груди руками и опустив голову. Он даже не расслышал, что я подошел к нему. Наконец, одно из моих движений вывело его из оцепенения, и он повернул голову в мою сторону, он был рад увидеть меня одного.
— Я раздумывал о нашем положении, Мильс; я его нахожу таким безвыходным, что даже руки опускаешь. Я любил это судно более, чем можно любить своих родителей. У меня не было ни жены, ни детей, и сознание, что «Кризис» в руках французов, для меня невыносимо.
— Припомните все обстоятельства, командир, и вы тогда утешитесь. Судно было взято врасплох, подобно тому, как мы захватили «Даму Нанта».
— Именно так. Но это-то меня и сокрушает. Те, которые настигают, сами должны уметь избегнуть ловушки. Будь у нас усиленная вахта, ничего бы подобного не случилось.
Мрамор более не мог владеть собой. Он закрыл лицо руками, и я видел, как сквозь пальцы текли слезы.
— Счастье на море изменчиво, капитан, — ответил я, тронутый до глубины души его удрученным видом. — Но, в сущности, разве все потеряно?
— Почти все, как мне кажется.
— А если похитителей застигнуть в свою очередь и отнять от них присвоенную добычу?
— Что вы этим хотите сказать, Мильс? — сказал Мрамор, подняв голову. — Говорите ли вы вообще, или же у вас есть какой-нибудь план?
— И то и другое, если хотите, командир.
— Посмотрим, что вам пришло в голову, милый мой мальчик; ведь вы рождены незаурядным человеком; говорите же.
— Скажите мне сначала, командир, не было у вас особого разговора с ле-Контом? Не сообщил ли он вам о своих планах?
— Я только сейчас ушел от этого лакомки. Его милые улыбки, Мильс, вонзаются в меня, подобно иглам; видно, что он в упоении от своей победы. Если только мне когда-либо удастся возвратиться в Соединенные Штаты, не я буду, если не вооружу крейсера и не пущусь в преследование за ним. Я согласен сделаться пиратом, чтобы только изловить этого негодяя.
— Но нет никакой крайности ехать в Соединенные Штаты ради крейсера, раз французы настолько вежливы, что уступают нам здесь, на месте, свою шкуну.
— Теперь я начинаю понимать вас, Мильс; эта идея заманчива. Но у французов в руках мое полномочие; без этой бумаги наше нападение на них является разбойничеством.
— Позвольте вам заметить, командир, что мы лишились полномочия вследствие несчастного случая. Мы всегда можем доказать это.
— Да, на «Кризисе», но не на этой маленькой «Полине». Полномочие имеет силу только на том судне, которое там значится.
— Я с вами не согласен, капитан. Предположите, что наше судно погибло во время захвата неприятеля, разве мы не имели бы права продолжать путешествие на взятом судне и затем бороться со всем, что оказалось бы поперек нашей дороги?
— Клянусь, вы правы! Я только что собирался сделаться пиратом, а теперь выходит проще, я могу надеяться отнять свою собственность.
— Разве можно назвать пиратами экипаж, восстающий против своих победителей и отнимающий от них свое судно?
— Мильс, вы хороший моряк, хотя рождены, чтобы быть выдающимся адвокатом. Дайте мне руку, мой мальчик, благодаря вам, у меня является луч надежды; этого достаточно, чтобы я мог продолжать жить.
Мрамор передал мне свой разговор с ле-Контом со всеми подробностями. Француз вдруг стал очень спешить с отъездом. Я сразу догадался о причине: ему хотелось как можно скорее увезти Эмилию. Я рассказал Мрамору о моей неожиданной встрече и повел его к палатке. Пока Мрамор прогуливался под руку с майором, я остался с глазу на глаз с Эмилией.
Ле-Конт не замедлил появиться, но, несмотря на свою очевидную ревность, он держал себя с большим тактом и любезностью, пригласив нас всех отобедать с ним. Обед был великолепен: суп, шампанское, кушанья самые изысканные.
В пять часов мы все были приглашены присутствовать при спуске шкуны. Шампанское и бордо развеселили и Мрамора и меня.
Французские матросы отличились при постройке «маленькой Полины»; из нее вышло не только
