старался, сколько ни добывал для него чудесных бабочек, премии так и не увидел.
Моя первая вылазка в ноябре 1902 года в лесу Лорж (в департаменте Кот-дю-Нор) оказалась очень удачной. Мне посчастливилось найти двух ценнейших жуков, принадлежащих к редкой вариации красивой жужелицы золотисто-блестящей, а мой энтомолог имел всего лишь один экземпляр такого жука. Поймал я также много очень интересных разновидностей бретонского подвида этого вида жужелиц.
Я охотился в лесах Бретани, Орна и Сарты. Тут я обнаружил несколько редчайших вариаций жужелицы золотисто-блестящей. Такой жужелицы в коллекции моего хозяина не было.
На рождественских каникулах мне удалось отдохнуть несколько дней у родителей, но уже в начале января я получил приказ отправиться на Черную Гору (Монтань Нуар) на юге Севенн. На Черной Горе я впервые подвергался настоящей опасности. Я решил достигнуть Северного пика и отправился в путь вместе с тремя жителями Сен-Аман-Сульта, где я поселился на время ловли.
Когда мы достигли первых отрогов пика, поднялся буран, снег слепил глаза. Мои случайные проводники посоветовали мне вернуться. Я не внял их уговорам, и они повернули обратно.
Я остался в одиночестве. Приближалась ночь. Среди снежного вихря я не мог найти тропинку, по которой мы пришли. Оставалось только ориентироваться на огоньки, которые, к счастью, зажглись в окнах Сен-Аман-Сульта.
До сих пор помню, как я кубарем катился со склонов вышиной в сорок и пятьдесят метров, падал на колени, не мог отдышаться. Тут недолго было и кости сложить. Но, видно, судьба решила иначе, и в одиннадцать часов вечера я наконец нашел довольно широкую тропу, которая и привела меня в городок.
Некоторое время спустя я отправился в Сорез, где поймал множество очень красивых жуков другого подвида жужелицы золотисто-блестящей, исключительно богатой расцветки, — зеленые тона у них переходили в огненно-красный или в лилово-коричневый.
Самым прекрасным воспоминанием об этих днях осталась моя первая в жизни жужелица испанская. Приподняв маленькой походной мотыгой слой мха на вершине холма, я заметил, что по земле катится какой-то огненный шарик; это оказался великолепный экземпляр жужелицы с надкрыльями цвета раскаленных углей и синим тельцем.
Не менее красива была жужелица блестящая, которую мне удалось поймать через несколько дней.
Я не довольствовался ловлей жужелиц. Мне хотелось также собирать насекомых, обитавших в пещерах и у подножии деревьев. Поэтому в один прекрасный день я решил отправиться в знаменитый грот в районе Тру-дю-Калле.
Доступ в этот грот считается довольно сложным и даже опасным, поэтому я взял проводника. Захватив с собой спички, свечи, магний и, само собой разумеется, склянки для собирания насекомых, мы отправились в путь.
При входе в грот, знаменитый своей высокой температурой, я сбросил теплый зимний костюм и переоделся в полотняный, который привез из колоний.
Проводник заранее рассказал мне об одном месте, где скопилось много помета летучих мышей. В свое предыдущее посещение он заметил, что по помету ползают тысячи маленьких насекомых. Сюда-то я и решил заглянуть.
Долго карабкались мы по узким проходам, и, признаюсь, иной раз меня бросало в дрожь, когда, выпрямившись, я касался нависавшего над нами свода.
Наконец мы добрались до огромной пещеры, в глубине которой находилось озеро; нам предстояло пройти по узкому карнизу, окаймлявшему это озеро. Тут уж начался настоящий альпинизм! Мы прошли по этому карнизу метров шесть. Закружись у нас голова, мы неизбежно свалились бы в озеро. Проводник спокойно указывал мне, куда ставить ногу или за какой выступ хвататься рукой. Такие акробатические номера, да еще с горящей свечкой в руках, лишили меня последних сил. Когда я добрался до конца карниза, то был весь в поту.
Но с какой радостью я увидел, что кучи помета действительно усеяны жуками!
Удивительное дело: эти незрячие насекомые разбежались при нашем появлении, словно их нервная система реагировала на лучи свечей! Мне удалось собрать довольно обильную жатву, но, по сравнению с той, которую мы получили впоследствии, поставив ловушки, она была просто-напросто жалкой.
Однако пора было возвращаться обратно. На этот раз я наотрез отказался карабкаться по карнизу и предпочел перебраться через озеро вплавь. Я свернул одежду, привязал ее себе на плечи и поплыл. Проводник шел впереди по краю карниза со свечой. С огромным облегчением я увидел наконец дневной свет.
Расставшись с Сорезом, я отправился южнее, в Каммаз. Здесь мне удалось сделать свои самые ценные находки. Я поймал полдюжины экземпляров вариации жужелицы блестящей, до сего времени совершенно неизвестных. Позже их окрестили «Ле Мульти».
Само собой разумеется, в течение тех двух недель, что я провел в Каммазе, я не ограничился только жужелицами. Я нашел здесь огромное количество самых различных жуков. Нашел, вернее, нашли, ибо я охотился не один. Я мобилизовал всех неработавших дровосеков, женщин и детей.
Мы выходили рано утром: до места охоты было десять—двенадцать километров. Я проделывал это расстояние чуть ли не бегом, несмотря на свою хромоту. Каждый из моих спутников носил при себе склянку, куда опускал пойманных насекомых.
На всю жизнь я запомнил длинные вечера — иной раз я засиживался за полночь, — холодную, похожую на сотни других комнату в гостинице, где я считал и пересчитывал жуков в каждой склянке, чтобы заплатить моим ловцам. Плата была более чем скромная, ибо, по распоряжению своего хозяина, я платил за каждое насекомое по одному су!
Когда у меня оказалось десять тысяч жужелиц — такой заказ я получил от своего патрона, — я расстался с Черной Горой и поехал в Пор-Вандр, откуда мне предстояло отправиться на Балеарские острова. Там один австрийский эрцгерцог, друг моего хозяина-энтомолога, должен был меня встретить и помочь в охоте.
Увы! Приехав в Пор-Вандр, я получил сразу две телеграммы: в одной меня очень горячо поздравляли с тем, что мне удалось найти множество жужелиц-красноножек, как я сам окрестил красноногие экземпляры жужелицы блестящей, а в другой — содержался приказ отменить путешествие в Испанию, немедленно возвращаться обратно в Каммаз и — вот уж, что называется, повезло! — собирать вышеуказанных красноножек.
Я повиновался с огромной неохотой. Я так мечтал посетить прелестные Балеарские острова! Печально возобновил я ловлю, печально и, надо сказать, не особенно удачно, ибо среди двадцати тысяч пойманных мною жужелиц я насчитал только шесть красноножек.
Как-то вечером, вернувшись в гостиницу, я узнал, что меня ждет молодая дама. Это оказалась журналистка из газеты «Юнион Либераль»; она хотела взять у меня интервью. В газете через несколько дней действительно появилась заметка под названием: «Табарутаир», что на местном диалекте обозначает «ловец табаро», то есть жужелиц...
Журналистка оказалась очень милой, а поэтому, ответив на все интересовавшие ее вопросы, я согласился отвести ее в свой номер, где почти каждый вечер принимал от сборщиков их добычу и расплачивался с ними. Молодую женщину восхитила раскраска жужелиц, которых я вытряхнул на стол из склянок.
Недавно я случайно нашел эту старинную заметку и решил привести ее здесь.
Девушки и юноши, девчушки и мальчуганы с любопытством допытываются друг у друга: «Поймал табаро?» — «Поймал двадцать. А ты?» — «Я пятьдесят. А сколько у тебя?» — «Сто... бежим скорей к табарутаиру».
