или думал что обладал самурайской честностью, которая позволяла ему, - даже сидя на пустыре своей жизни с перебитыми ногами, - ощущать себя выше мира презренных торгашей. Если бы он украл у Дани, - он опозорил бы себя. Если бы он переспал с Даниной женой, - он опозорил бы себя. Если бы он посмеялся над Даней, а Даня презрительно улыбнулся бы в ответ, - Алеше пришлось бы пойти и сделать себе харакири. Эта честность была его стержнем, его сияющим мечом,- без нее он просто стал бы одним из них, - что было намного, намного хуже, чем смерть. И эта сатанинская честность, взращенная им на духовном плане, - простым и естественным образом сочеталась с его почти повседневным и вполне физиологическим опытом, - мозги вылетают, ум, сила, богатство, положение в обществе и власть, легко уступают натяжению курка. Натяжению курка не поддавалось лишь неуловимое нечто, что перевешивало на сатанинских весах судьбы, - власть, богатство, силу и славу, человеческое достоинство и ум человека, - само не поддаваясь никаким определениям. С тех пор, как Алеша перестал быть мальчиком и выковал свой стержень, он никогда, нигде не встречал человека, которого мог бы считать равным себе. Даже если человек превосходил его во всем, - у Алеши всегда имелось секретное оружие для защиты своей чести от его присутствия в этом мире. Но это оружие не действовало против Дани, - Даня был торгашом. И Даня был мужем, а не мужиком, - таким мужем, рядом с которым даже Марина теряла курвость высокой пробы и становилась высококачественной женой. Он был умен, благороден, честен - и щедр. Он знал, что такое уважение. Такой человек, - был вызовом, - для человека, находящегося в состоянии войны со всем миром, он вынуждал воина прекратить перемирие с самим собой.
Инга, Эвелина и Гела занимали особое место, вплетая три нити, - золотую, серебряную и черную, - в сложный гобелен взаимоотношений, который ткала рука судьбы. Невооруженным глазом было заметно, что черный шелк радует глаз выходца из синайсних шатров, - Даня и не скрывал этого, будучи цивилизованным человеком, но по этой же причине, - понятия не имел, с чем имеет дело. Марина имела не более, чем понятие и по этой причине, нецивилизованно и неосторожно Гелой пренебрегла, - сослав ее вместе с Эвелиной в санаторий. Даня, проводивший большую часть времени во временном офисе, был вынужден довольствоваться обществом Зебры, - что доставляло ей массу удовольствия. Алеша, наблюдавший за течением событий от целебного источника, где залечивал рану под наблюдением толкового врача и оставленных наложесиделок, - без восхищения включился в уже почти созревшую ситуацию, признавая, что Марина поступила стратегически правильно. Гелу следовало скрывать не только от Даниных глаз и Эвелина привлекала внимание своей слишком юной внешностью, - но никто не дал бы меньше восемнадцати лет, этой здоровенной девке с наглым взглядом, которая крутилась в офисе и трудно было опознать в мелированной Зебре, затянутой до лобка в черное французское платье, - беглянку из спецшколы, да и опасно.
Очень скоро, после того, как менеджер Алеша с гордостью показал реаними-рованный офис и ожившую скважину своим нанимателям, - жизнь в «Источнике» забила ключом. И Марина приступила к осуществлению второго этапа плана.
Г л а в а 24.
Марина пекла блины. Она вообще хорошо готовила, - когда такая блажь прихо-дила ей в голову, - но блины она делала виртуозно, это был праздник и для языка и для глаз. Легким движением руки она отмеряла порцию теста в раскаленную сковородку, встряхивала ею, - опа! - крутнувшись в воздухе, блин падал другой стороной - и третьим движением она отправляла его на идеально ровную стопку готового продукта. Марина не забывала улыбаться, подрагивать грудью и повиливать чем надо, о-о-о! - Марина знала, как печь блины и ни один блин не выходил у нее комом. Действо, в сладких запахах теста и топленого масла, было настолько пронзительно сексуальным, что Алеша чуть не расхохотался, - гос-с- споди, ты ж боже мой, - вот что значит подлинная дочь Евы! Она умеет забить мужчине баки и выжать из них каплю спермы, даже набивая ему пасть блинами. Зрелище завораживало хорошо рассчитанным ритмом, тело Марины, скромно прикрытое фетишированным передником горничной, поблескивало от пота, сладкого даже на вид и Алеша, скосив глаза на Даню, был вынужден воткнуть в блины, свое изнывающее нюхало. Но Даня отсутствовал. О, жрицы вуду! О, водительницы Вакхова осла, пожирающие сердца! Даня глотал не жуя, глотая зрелище, предложенное Мариной, истекая маслом по подбородку и забывая вытереть пальцы. Возможно, Алеша был излишне эротизирован и даже имел склонность к сексуальному маньячеству. Но Даня-то не имел, - если отмести абсолютно недемократичное допущение, что такую склонность имеет каждый мужчина, не имеющий несчастья быть мужиком, в десятом поколении истощенным заглядыванием под хвост тянущей плуг кобыле. В любом случае, три простых движения, три пируэта, которыми Марина ткала свой танец на сцене кухни, завораживали ее мужа, видевшего ее во всех видах уже около года, - не менее, чем Алешу с его извращенными инстинктами, который знал Данину жену, задолго до ее обоих мужей.
Не все зрители были довольны, - Гела презрительно морщилась, хотя приютское воспитание и не позволяло ей отказаться от дармового и восхитительно вкусного угощения, Эвелина отдавала должное блинам, заворачивая в них красную икру, Зебра отдавалась удовольствию полностью, радостно и открыто. Она единственная из присутствующих не имела никаких комплексов и будучи с рождения ущемленной во всем, - ни в чем не осталась зажатой. Она была богата теперь, не менее красива, чем Марина, намного умнее, чем казалась, открыто бисексуальна и с рождения имела уникальный дар радоваться жизни. Она была из породы «вечно здоровых», эта красивая, статная, легкая как ветер, легко смеющаяся девка, ее невозможно было не любить когда она никого не убивала и к ней единственной из троих, Марина относилась с искренней симпатией, а Даня отечески благоволил, - так отчего было не радоваться жизни на масленице, - само устроенной под сенью сладостных струй минеральной воды, в поднятом из живописных руин в живописнейшем месте санатории, превращенном в предприятие по ее производству, где Инга являлась совладелицей хозяйских сердец и почти безраздельной любви старшего менеджера?
- Мы в этом санатории отдыхали когда-то, - сказала Марина, запив, наконец, первый собственный блин, первой ледяной рюмкой водки, - Папик, мамик, сестричка и я. И вот, мы с сестричкой заблудились в лесу. То есть, мы не совсем заблудились, а просто я решила посмотреть, что из этого выйдет. Тогда папик с мамочкой организовали облаву из отдыхающих и нашли сестричку. А меня не нашли. Я сидела под кустом и ожидала, когда же найдут меня. До самой ночи. Но меня искать они не стали. Они решили, что я уже достаточно взрослая и найдусь сама. Я стала взрослой и нашлась, - но они так ничего об этом и не узнали. - До сих пор? - нейтрально спросил Даня, который уже кое-что знал об отношениях в семье и все равно не понимал, почему его не представили родителям жены хотя бы формально. Сам-то он сделал это для Марины, как только возник вопрос о браке и она даже неплохо ладила с его родителями, к чему Даня приложил все усилия. Старики не одобряли ни выбора сына, ни его поспешности, но согласились с ним и ни единым словом, взглядом или жестом никогда не обидели Марину. Они считали ее вдовой человека, погибшего на войне и никто не переубеждал их в этом, хотя Миша расстался с жизнью и с немалыми средствами в гангстерских разборках, а не на войне. Марина носила на мизинце левой руки бриллиант, подаренный матерью Дани, а Даня, - горькое непонимание в сердце. Будучи умным человеком и имея основания полагать, что Алеша лучше него знает Марину и ее обстоятельства, он даже просил у Алеши совета. Но кто такой был Алеша, чтобы давать ему советы? Он сам знал Марину с лучшей ее стороны, - сзади, - а о фронтальных ее отношениях предпочитал догадываться, не особо подставляясь под ее зубы. Марина была не тем человеком, с которым хочется что-нибудь делить, - даже воспоминания, - разумней было набивать пасть ее блинами, а не давать советы ее мужу.
- Они узнают,- пообещала Марина,- Они узнают меня так... Алеша, как перевести «узнают так, что глаза выпадут»? - С мужем Марина общалась на хайфонском новоязе, вставляя в речь русские слова и пальцы. Алеша собрал в кулак остатки английской филологии и перевел, как мог. - Да пусть они меня сначала увидят! - возразил Даня, который не понял мстительных нюансов, но интуитивно уловил их. - А можно говорить по-русски, в присутствии посторонних? - очень аристократично поинтересовалась Гела, отставляя пальчик руки, которой тянулась за очередным блином. - Заткнись, сука, я тебе шас скажу по- русски, - немедленно встряла Зебра, - Дай людям поговорить молча! - Достаточно и того, что я с ними
