хочу, чтобы вы нашли и освободили моего брата еще до предъявления данных требований, которые, вне всякого сомнения, я буду вынужден отвергнуть, и мой брат будет убит. В вашем распоряжении любые ресурсы Империи. Подчеркиваю – любые. Оперативное управление операцией возлагается на полковника Ворчакова. Никита Владимирович, вы вылетаете в Одессу сразу после совещания. Лаврентий Павлович, вы занимаетесь техническим обеспечением операции и координируете работу в Москве, поддерживая текущие дела полковника Ворчакова в рабочем состоянии. В случае успеха поздравлю вас генеральскими чинами. Обоих. В случае неудачи – не обессудьте. Свободны. Честь имею.
И – ушел.
Дело было пятнадцатого июля 1936 года от Рождества Христова.
Парад Победы назначен на двадцать первое.
Глава 16
Никита летел во сне.
Нет.
Неправильно.
Летают во сне – дети.
А он просто летел и спал одновременно, а еще – как бы видел себя при этом со стороны: спящего.
Тяжелый четырехмоторный «Муромец-7» Верховного, очередное творение гениального Игоря Сикорского, надсадно воя двигателями, вспарывал винтами пространство, продавливал своей тушей, а безбрежная холодная синева даже не сопротивлялась, будто надсмехаясь над жалкой тщетой человеческих усилий.
Во втором салоне на лавках вдоль стен и просто на полу спали бойцы группы «А», элита элит, ОСНАЗ Внутреннего управления имперской безопасности.
А еще – личная охрана Верховного, приданная в помощь полковнику Ворчакову.
Для поисков этого несчастного писаки.
Евгений Петрович Катаев, писавший под псевдонимом Катынский, родился младшим братом Вождя на нашу общую беду, подумал во сне Ворчаков.
Младшим братом нашего с Розенбергом Фюрера и Божества…
…Еще два «Муромца» перемалывали винтами синеву где-то следом.
– Блоху на канате тянем, – вздохнул в Тушине Берия, глядя, как бойцы ОСНАЗ, крепкие, уверенные в себе парни, экипированные всем, что только могла производить военная промышленность Империи, грузятся в огромные люки. – Даже не блоху. Вошь. Вот зачем они вам, Никита Владимирович?!
– Мне?! – удивленно пожал плечами Никита. – Мне вообще ни к чему. Я думал, это ваше распоряжение. И приблизительно в тех же выражениях, только покрепче.
Берия недоуменно пожал плечами.
– Значит – Канцлер. Чудит Валентин Петрович. Хотя, конечно, можно понять: брат все-таки. Вот только мне от этого не легче: охрану Кремля пришлось доверить «яссцам». Как солдаты они, возможно, не хуже любого специально подготовленного «осназа». Плюс – у меня среди них грамотная агентура – вполне надежны, что бы вы об этом ни думали. Офицеры, конечно, фрондируют слегка, как это и положено гвардейцам. Но их верность идеалам Империи можно даже не обсуждать. Впрочем, вы это не хуже меня понимаете. Однако любые охранные навыки у них отсутствуют. Особенно при скоплении людей в городских условиях. А учить – времени нет совершенно…
Ворчаков согласно кивнул.
– Тут не поспоришь, Лаврентий Павлович. Дурацкий приказ. Но решения Вождя не обсуждаются. И что же вы намерены делать?
Берия поморщился и, закрыв огонек ладонями, кое-как раскурил свою длинную тонкую папиросу.
– Отдам приказ о вводе и расквартировании в Москве 2-го Гвардейского полка из Звенигорода. Удвою, а где потребуется, утрою караулы: про боевиков, убивших Туркула и залегших где-то на дно, забывать не следует. Момент для них до безобразия подходящий. Уже вызвал сюда своих лучших сыскарей и ОСНАЗ собственного Министерства. Да вы не беспокойтесь, Никита Владимирович, справимся. Вы уж только свою часть работы сделайте. А то мне, признаться, больше хочется в генералы, чем «не обессудьте». Валентин Петрович умеет быть чертовски убедительным, не находите?
Никита усмехнулся:
– Тут не отнимешь, – и, неожиданно переходя на «ты»: – у тебя есть на кого положиться в Одессе?
Лаврентий Павлович, минуту подумав, кивнул.
– Есть. Очень надежный и толковый. Только тебе при нем придется забыть о дружбе с Розенбергом, как и об антисемитизме. Начальник местной уголовки, гениальный сыскарь Ося Шор. Извини, но я думаю, он лучше тебя. Из выкрестов, причем потомственных, родители еще при царе крестились. Помогать будет не за страх, а за совесть. В том числе и потому, что по молодости был неплохо знаком с семейством Вождя, а с пропавшим братцем вроде и по сей день дружит. Думаю, он уже землю роет. Изо всех своих немаленьких сил. Передашь ему пару бутылок «Напареули» и круг копченого сыра, адъютант сейчас принесет. Скажешь, от меня…
Ворчаков задумчиво пожевал нижнюю губу, неспешно потянулся за папиросой.
– Я на бытовом уровне не антисемит, Лаврентий. Просто считаю, что еврейство разлагающе действует на культуру белой расы. Нашей с тобой расы. И не думаю, что какой-то поповский обряд может эту разрушительную силу остановить. Но индивидуально каждый еврей мне отнюдь не противен, я их не люблю исключительно как солидарную силу. Так что, думаю, это мне в данном конкретном случае совершенно не помешает…
Берия сорвал длинный стебелек жухлой аэродромной травы, пожевал кончик, скривился.
– Ладно, не будем устраивать философских диспутов. Хотя я с тобой совершенно не согласен. Помни только, Ося – проницательный человек и гениальный сыскарь. Именно он в свое время грохнул банду Мишки Япончика и вообще здорово почистил родную Одессу от мелкой и не очень уголовщины. А еще Ося любит свою старенькую еврейскую маму и очень гордится тем, что его отец, Беньямин Шор, стал русским гильдейским купцом задолго до революции. Тебе все понятно, господин полковник Имперской безопасности?!
Глава 17
Полет тем временем – длился и длился.
Вместе с длящимся сном.
Бесконечно долго.
Так долго, что могло показаться, он утонул в этом сне, задохнулся в безжалостной синеве снящегося небосвода и теперь обречен кружить здесь в одиночестве.
Полет за полетом.
Сон за сном.
Во сне он выходил из своего тела.
А потом и из пышного, декорированного темным самаркандским бархатом и карельской березой салона аэроплана Канцлера – на тяжелое, створчатое, отягощенное двумя могучими винтами крыло.
Вдыхал беспечно легкий, разреженный воздух и наблюдал себя через иллюминатор.
Себя, мирно спящего на пути в Одессу.
А потом прыгал вниз и в сторону, чтобы не быть изрубленным непрерывно молотящими бесконечное разреженное пространство пропеллерами, в прохладную радостную синеву.
Где кувыркался, могучий и счастливый от осознания собственной почти что астральной мощи.
А после носился наперегонки с хищными СИЛАми – лучшими на сегодняшний день в Европе истребителями конструкции Сикорского – Лавочкина, сопровождавшими караван «Муромцев».
В прозрачной синеве, изредка перемежаемой пушистыми, издалека уютными белыми облаками.
Вблизи облака казались бескрайней пустыней, чистой, но, видимо, оттого и совершенно неприспособленной для жизни.
Да кто из нас не задумывался над этим грозным величием, выглянув случайно в иллюминатор летящего над облаками самолета?
Наверное, только те, кто совсем разучились чувствовать страх и красоту.
Он долго смеялся над тяжелыми фиолетовыми тучами, попытавшимися перечеркнуть их маршрут где-то
