— Езжай в полк! — приказал Старчак старшему лейтенанту Кабачевскому.
Кабачевский сел в кабину грузовика. Бедрин и Петров взобрались в кузов. На аэродроме, куда они приехали, самолетов уже не было. Лишь порыжевшие маскировочные елки валялись перед стоянками.
— Давай в штаб! — сказал Кабачевский шоферу, но и в здании школы, где помещался штаб полка, никого не оказалось.
Кабачевский решил вернуться в лагерь. При выезде из Юхнова, как-то внезапно обезлюдевшего, покинутого жителями, старший лейтенант заметил, что в домике, где расположен узел связи, кто-то есть. Он вбежал туда и увидел пожилого человека в форме связиста с пересекающимися молнийками на рукаве.
— Есть связь с Гжатском? — резко спросил Кабачевский.
Связист покачал головой.
— А с кем можете соединить?
— Уже ни с кем. Всю аппаратуру увезли. Все уехали…
Машина Кабачевского перегнала на шоссе несколько военных грузовиков, ехавших на восток, к Мятлеву. Остановив один из автомобилей, старший лейтенант стал спрашивать сидевшего в кабине майора о положении на фронте, но тот ничего не мог сказать и лишь показывал маршрутный лист, в котором было сказано, что ему разрешается следовать до самой Москвы.
Вернувшись в лагерь, Кабачевский сообщил Старчаку о результатах поездки. Тот созвал командиров.
— Обстановка неясная, — сказал капитан. — Прежде всего нужно узнать, где наши и где вражеские войска, а там уже будем действовать.
Тотчас же Старчак послал разведывательные группы на автомашинах и мотоциклах. По настоянию подрывника Сулимова десантники захватили с собой взрывчатку. Командирам групп капитан дал задание — уточнить обстановку на шоссейной дороге в пяти, десяти, пятнадцати и двадцати километрах к западу от Юхнова.
Одновременно послали группы вправо и влево от магистрали. Одну из них, ту, что должна была действовать в районе аэродрома, возглавили старший лейтенант Петр Балашов и старшина Иван Корнеев.
Старчак приказал командирам рот и взводов привести подразделения в боевую готовность, а сам пошел в рощу, на берег реки.
Уединение… Как необходимо оно, чтобы посоветоваться с самим собой. Хотя бы десять минут, но — каждый день. Оценить правильность того, что сделано, подумать над тем, что впереди.
Старчак увидел поваленную бурей сосну и присел на шершавый мокрый ствол. Задумался, не замечая дождя, барабанящего по козырьку фуражки и потертому кожаному пальто.
Что делать? Погрузиться на машины и отправиться через Москву на тыловой аэродром, куда перебазировался полк? Никто за это не осудит. Полк, вместе с которым действовал десантный отряд, улетел, штаб двадцать третьей авиадивизии, находившийся в Медыни, тоже выехал на восток, так что можно давать команду «По машинам». Поезжай за Москву со спокойной совестью.
Со спокойной совестью…
Капитан закурил, поглядывая на медленно текущую, уже по-осеннему темную Угру. Потом подошел к берегу, увязая в глине, спустился к самой воде, вымыл сапоги.
Над рекой рос клен, такой же, как у землянки, и капитан засмотрелся, как слетают с него остроконечные багряные листья.
Вот один листок оторвался от ветки, покружился, подхваченный воздушным потоком, как бы раздумывая, падать ли на воду — уж больно холодна. А потом, словно решившись, стал описывать круг за кругом, пока не коснулся воды. Река подхватила его и понесла. Там, где били ключи, он быстро вращался и казался уже не звездочкой, а диском.
Кленовый листок продолжал вращаться, и капитан следил за ним, пока не зарябило в глазах. Мысли были все о том же: «Конечно, надо эвакуироваться, тем более, что десантникам предстоит работа в тылу врага». И сам же возражал: «Что может быть важнее, чем преградить дорогу врагу, который, наверное, уже в эту минуту стремится к Медыни, Малоярославцу, Подольску. Пусть спросят твои командиры, почему не прислал вовремя десантные группы. Совесть твоя будет чиста; Ты выбрал самое трудное».
И решение было принято. Капитан созвал командиров подразделений, сказал:
— В городе с нашими силами не удержаться. Отойдем к Угре, за деревню Колыхманову, и там, на восточном берегу, займем оборону. Оттуда и шоссе хорошо простреливается, и мост как на ладони.
— А может, взорвем его? — предложил Сулимов.
— Пожалуй, рановато: войска от Спас-Деменска будут отходить. В общем, ты подготовь все, а время выберем.
Всякий бой — это борьба за время и пространство. Если решена даже часть задачи — выиграно время, значит, бой велся не напрасно.
Старчак хорошо понимал это. Вот почему, заведомо зная, что противник будет намного сильнее, чем отряд, он все же; решил сражаться.
— Немножко меньше так называемого здравого смысла, — говорил капитан Щербине, — чтобы не получилось, как в — пословице: «Двадцать на двадцать будем драться, а как двадцать один — котомки отдадим…»
— Пусть их сто, а нас — десятеро, — сказал Щербина, — не отдадим котомки!
Капитан приказал собрать отряд, и роты выстроились квадратом на поляне.
Вот они, десантники: кто в обычных военных шинелях, кто в телогрейках защитного цвета, кто в гражданской одежде — смотря по тому, какое задание;
Вот стоят Демин и Буров, вот широкобровый Петров, а рядом с ним беленький Бедрин, скуластый бронзовый Эрдеев, чернобородый Сучков… Стоят ветераны отряда — Иван Корнеев, Валентин Васильев, Климов, Гришин, Шкарупо, Поблескивают стеклышки очков авиатехника Старикова…
Старчак показал сорванный с километрового столба лист жести с цифрой «210», сказал:
— Это — расстояние до Москвы. Танковая колонна, если ей ничто не препятствует, проделает такой путь часов за шесты… Если не мы, то кто же остановит ее? Сегодня дли всех нас — двадцать второе июня. Мы — пограничники. Будем на Угре защищать Москву. Только так.
И хоть не полагается обсуждать действия командира, строй, как один человек; выдохнул:
— Правильно!..
И, наверное, для многих великое понятие Родина воплотилось в узкой ленте дороги, ведущей в Москву. Бурый откос шоссе, деревянные шестигранные столбики, не беленные с прошлого года; мокрый черный асфальт, отражающий холодное солнце, даже окопы, где вода до колен — все это до боли свое.
Недавно мы со Старчаком побывали на двести десятом километре Варшавского шоссе. Иван Георгиевич поставил «Москвича» на обочине дороги и, прихрамывая, спустился к Угре.
Он простоял молча на берегу около получаса. Видно, вспоминал те октябрьские дни.
Никакими наставлениями и уставами не предусмотрено, что длительную оборону большого района можно вести лишь с винтовками, пистолетами, гранатами и несколькими пулеметами, без поддержки более мощных огневых средств. Но у десантников иного оружия не было.
Времени оставалось в обрез. Старчаку надо было проследить, чтобы вывезли в Подольск парашюты, надо было уничтожить следы пребывания отряда, раздобыть станковые и ручные пулеметы, запастись патронами и гранатами.
Приказания Старчака были четкими:
— На шоссе идут добывать оружие у отступающих частей лейтенант Альбокринов и старшина Климов.
— Землянки взрывают Сулимов и Корнеев.
— С парашютами едут Линовиченко и Гриша Туляк. Я задаю Старчаку вопрос: Что за Странная фамилия — Туляк?
— Это не фамилия, а псевдоним. Мальчуган один к нам прибился. Из Тулы он вот и Туляк.
— А кто Линовиченко? Старчак поморщился:
