После артиллерийской подготовки две роты пошли в наступление. Пехотинцы бежали по мокрому лугу плотными серыми цепями, поскальзываясь и поднимаясь на ходу. Бежали без опаски, надеясь, что все живое уничтожено их снарядами и минами. Через несколько минут передовая цепь появилась на пригорке.
— Не стрелять! — приказал Старчак. — Подпустим ближе.
Немцы совсем рядом, видны их лица, видны руки, автоматы. Борису Петрову и Ивану Бедрину кажется, что они слышат прерывистое дыхание приближающихся врагов — так тихо стало после того, как смолк гул орудий.
Наконец раздалась команда: «Огонь!» Передние попадали, а те, кто в задних рядах, бросились обратно… «Дурная атака», как назвали десантники неудавшееся наступление фашистов, захлебнулась.
Дважды еще пытались в этот день гитлеровцы захватить мост, но оба раза безуспешно.
— Что, страшно? — спросил Старчак Бедрина.
— Когда все вместе, не очень, — ответил старшина и добавил: — Убегать страшно. А обороняться — совсем другое дело…
Эту мысль высказывали на войне многие. Страшна не сама опасность, а представление о ней. Вот почему дневной налет вражеских бомбардировщиков кажется менее грозным, чем ночной: ты видишь, куда и как падают и упадут бомбы, ночью же каждая бомба кажется тебе «твоей»…
Когда стемнело, к Старчаку прибыл парашютист из группы воентехника Кравцова. Он сообщил капитану, что группа находилась в засаде на аэродроме «Восточный» и ей удалось уничтожить истребитель «Мессершмитт-109». Хотели поджечь и трехмоторный Ю-52, высаживавший стартовую команду, но не удалось: моторы не были выключены, и «юнкере» улетел.
Связной передал капитану летные карты, письма и другие документы, взятые Кравцовым в кабине «мессершмитта».
…Новый день принес парашютистам Старчака новые испытания. Под прикрытием артиллерийского огня, в сопровождении танков и бронемашин гитлеровцы опять пошли в наступление.
На этот раз огня обороняющихся оказалось недостаточно. Группа вражеских пехотинцев сумела пробраться к мосту и выйти на восточный берег реки. Но здесь выстрелы парашютистов сделали свое дело. Капитан Старчак остановил пулеметными очередями бронемашину, когда она была уже меньше чем в двухстах метрах от линии обороны. Мотор заглох, из дверцы броневика выскочил немецкий офицер без шлема, он тут же был убит.
…Снова огневой налет. Артиллеристы пристрелялись, и каждый их залп наносит все больший урон. Вот схватился за грудь снайпер Николай Стариков. Превозмогая боль, он сделал еще несколько выстрелов, но, обессиленный, опустился на дно окопа.
После артиллерийского налета две роты гитлеровцев устремились на мост. Их замысел вскоре стал ясен: они сбрасывали с моста тела убитых, не щадя и судорожно цеплявшихся за перила тяжелораненых, лишь бы расчистить дорогу своим танкам и бронемашинам.
Никогда еще здесь, в этой реке, со времени стояния на Угре, когда в последний раз встретились русские войска Ивана Третьего и полчища татарских завоевателей, — никогда еще не было здесь столько крови…
Мост расчищен. Танки рванулись вперед. Сидящий в замаскированном окопчике Буров замкнул электрическую цепь — и вместе с машинами, въехавшими на настил, взлетела в воздух ферма моста, окутанная дымом и землей. Но две опоры моста остались невредимыми… Видно, при обстреле были повреждены провода взрывной системы.
Увидев это, Буров схватился за голову. Чуть не плача от обиды, оглушенный взрывом, он приполз в окоп к Старчаку.
— Разрешите, товарищ капитан, я доделаю. — Он не сказал, что именно собирается доделать. Капитан покачал головой:
— Не теперь. Когда стемнеет.
Немцы вновь откатились. Но тревожно на душе Старчака. Он знает, что долго на этом рубеже не удержаться: враги обойдут отряд с флангов, к тому же израсходованы почти все патроны, нет снарядов, осталось несколько гранат… Эх, скоро ли подкрепление!..
Старчак приказал группе десантников отойти по шоссе вглубь, на восток, и подготовить новую линию обороны на левом берегу реки Извери.
…Еще один артиллерийский налет — который уже по счету? — и еще одна атака пехотинцев, поддерживаемых бронемашинами и танками. На этот раз гитлеровцы решили преодолеть реку вплавь. Командир роты, занимавшей оборону на левом фланге, лейтенант Коновалов подпустил наступавших вплотную к реке; некоторым даже удалось войти в воду. И всех уничтожил огнем автоматов и ручных пулеметов.
Десантники из отделения Николая Артамонова — Косорыжников, Мазин, Миронов, Ильин, Абрамян, Косов, Кулясов, — поклявшиеся отразить натиск фашистов, выстоять во что бы то ни стало, свято держали слово.
Безуспешно окончилась атака немцев и на правом фланге. Не помог гитлеровцам и самоходный понтон с пулеметной установкой, который сопровождали солдаты, одетые в плавательные водонепроницаемые костюмы.
— Нет, братцы, лучше уж нагишом плавать, — сказал Демин.
Ни один из обладателей водонепроницаемых костюмов не выбрался живым из Угры.
Во второй половине дня Старчаку донесли, что противник значительными силами сходит с Варшавского шоссе западнее Юхнова и продолжает движение параллельно Угре, в сторону Калуги. Говорилось в донесении и о том, что западнее и юго-западнее Юхнова скопилось много танков и грузовых автомобилей с пехотой. Немцы готовились к ночному маршу, заправляли машины бензином, наливали в радиаторы воду.
Вскоре прибыли два парашютиста из группы, посланной Старчаком на шоссе западнее Юхнова еще в первый день обороны. Они доложили о действиях группы: подорван один танк, обстреляна колонна грузовиков, уничтожен мост на шоссе.
— А где остальные? — спросил Старчак, — Вас было восемь.
— Четверо убито, двое подорвались, когда взрывали мост. У нас — ни патронов, ни гранат.
Вечером, оставив на Угре огневой заслон из коммунистов-добрбвольцев во главе с Николаем Щербиной, Старчак стал собираться к переходу на новый рубеж, который уже был подготовлен по его приказанию на берегу Извери.
— Товарищ капитан, можно остаться? — обратился к Старчаку Буров. И напомнил: — Вы разрешили мне взорвать мост. Работу доделать.
Слышавший этот разговор лейтенант Сулимов заметил:
— Я уже послал людей. Через двадцать семь минут мост будет уничтожен. Буров вздохнул.
— Не бойся, на твою долю мостов много осталось: и взрывать и ладить, улыбнулся Старчак.
Когда отходили с Угры на Изверю, Петров, идя рядом со Старчаком, ведущим коня в поводу, спросил:
— Товарищ капитан, почему мы все время отступаем? Не только наш отряд, а мы все, вся армия?
— Вся армия по той же причине, что и наш отряд.
Сил пока у немцев больше, танков, самолетов… Но ничего, скоро и у нас силы поднакопятся.
— Скорей бы, — вздохнул Петров, — почти до самой Москвы докатились.
Старчак промолчал. Ему, как и другим кадровым военным, было горше, чем кому-либо другому, видеть наше отступление. Но он верил, что мы непременно победим, — и это привлекало к нему бойцов.
Однажды капитан привел любопытный факт: подсчитал с линейкой в руках, что гитлеровская армия со всеми ее танками, самолетами, автомашинами наступает медленней наполеоновской.
— Выходит, — проговорил Старчак, — что мы и сами не заметили, как немецкая идея «молниеносной войны» провалилась. — И добавил: — Отступать они, пожалуй, быстрее будут. Надо постараться.
