разнорабочие, по сути, на физическом труде и оставались. Так что я мог гордиться, что приношу своими крепкими руками самую что ни на есть практическую пользу стране.
Гордость действительно имелась. Вот приходишь ты после рабочего дня в универсам, а там простые советские люди выбирают колбасу. Одну возьмут — принюхаются, в руках повертят. Другую, третью. И не могут решить, на чём остановиться. Ибо так хороша наша мясная продукция, что вызывает у человека неуверенность в своих силах и способностях. «А могу ли я определить, что из этого самое лучшее?», — спрашивает себя человек. И понимает, что вряд ли. А потому берёт в итоге и первую, и вторую, и третью, оставляя пятидесятую и сотую на другие дни и другие попытки. И понимаешь ты, что не зря занимаешь своё место в обществе, что есть от тебя прок, что радость ты приносишь окружающим. Это ли не счастье?
— Витя, я хочу познакомить тебя с девушкой! — почему-то сильно волнуясь, заявила мне Даша. — Это очень интересная, очень умная и очень симпатичная девушка. Я всячески рекомендую тебе попытаться построить с ней отношения. Тем более что она хочет того же.
Я не возражал. Вот тебе, сексуальный авитаминозник, и решение проблемы!
— Я должна тебе ещё кое-что сказать, — странно вздохнув, продолжала сестра. — Это не просто девушка. Это твоя девушка.
Я удивлённо вскинул на неё глаза.
— Да, твоя девушка. В смысле, девушка, которая была с Витей… тем Витей, до того, как он умер. Её зовут Наташа, она работает учительницей. Я тебя уверяю, что она достойна твоего внимания…
Наташа?.. Сердце моё сжалось от предчувствия чего-то вопиюще неожиданного. Или, наоборот, вполне ожидаемого?
Неужели? Неужели и в этом мире всё пошло по тем же рельсам? Разве возможны такие совпадения?
Или всё предрешено во всех мирах?
В тот же день Даша нас познакомила. Встреча была назначена в молодёжном кафе «Сердце Бонивура», что на улице Горького.
Мы ждали её за столиком, вскоре она впорхнула внутрь, лёгкая, целеустремлённая, и Даше не пришлось объяснять, что это именно та Наташа, которую мы ждём. Потому что в объяснениях необходимости не было. Ко мне приближалась Кислая.
— Здравствуй, Витя! — улыбнулась она смущённо, глаза пытливо искали сходство с тем, прошлым, и, судя по всему, находили его в изобилии. Она на секунду смутилась, но сразу взяла себя в руки и протянула ладонь для рукопожатия. По-советски.
Тут же перед глазами всплыла затемнённая квартира Кислой. Она на полу, я душу её. Гадкая память!
— Здравствуй, Наташа!
Мы неловко пожали руки. Неуклюжим жестом я предложил ей присесть. Она заказала чашку кофе и стакан апельсинового сока.
Чёрт, она хороша! Мила, красива, элегантна. Одно лицо с Натальей! Даже страшно.
Нет, что-то такое новое тоже имеется, но не в чертах. В выражении глаз, в повороте головы. Держит себя значительнее, весомее. Всё же кто такая учительница в рабской России? Ноль, недоразумение. А здесь это самая уважаемая профессия.
— Как дела? — спросила она меня с лёгкой улыбкой. — Как работа?
— Нормально, — кивнул я. — Работа нравится. Чувствую себя полезным.
— Это очень важно, — сказала она то ли иронично, то ли всерьёз.
Возникла пауза. Наташа размешивала ложкой сахар, я в очередной раз отхлебнул из кружки пиво.
— Я тебе рассказывала, Витя на Мальорке отдыхал, — подала голос Даша. — Там выступали «Забойщики с Севера», а он пошёл на концерт Рымбаевой.
Сестра прыснула от смеха. Видимо, ходить на Рымбаеву в молодёжной среде считалось большим зихером.
Наталья почин Даши не поддержала. Наоборот, взглянула на меня тепло, ласково, выражая полную поддержку.
— Ну, если нравится человеку… — заступилась она за меня.
— Ну, если уж так нравится! — саркастично согласилась сестра.
— Что ты преподаёшь? — спросил я Наташу.
— Русский язык и литературу.
Как Кислая. Я покивал, а потом сразу же, не останавливаясь, чтобы не потерять нужный настрой, выдал ей, несколько торопливо:
— Наташа, я совсем не тот Витя, которого ты ожидаешь увидеть. Если ты ждёшь возрождения прежних отношений, прежних чувств, то сразу тебе скажу, что у нас ничего не получится. Я другой.
— Я понимаю! — широко раскрытыми, такими родными, зовущими глазами смотрела она на меня. — Я прекрасно всё понимаю.
Чёрт, ну вот же она — моя, целиком и полностью моя! Тот мир, этот — какая на хрен разница? Мы вычерпнуты из незримых кладовых причинности, мы сущее, целостность. Каким бы ни было вокруг окружение, мы такие, какие есть. Если тетива натянута, и ты попал в амплитуду, то ничего не изменить. Я на этом полюсе, она — на другом. Так задумано. Так осуществлено. Нам суждено быть вместе.
Только имею ли я право? Право на вторую попытку, на повторение? Всё же я убил её там, я отказался от Любви ради Идеи, ради подчинения себя ей без остатка. Я даже переживать не позволял себе о случившемся. Я не человек, я киборг. Потому что ничто человеческое не должно мешать борьбе. Не должно мешать Победе.
Да, она тоже предала меня, но там. Там. Мне больно, но я не жалею ту девушку, которую любил. Любил… Ну пусть, пусть будет это слово, хотя опасно отдавать себя под его воздействие… Предала и она, но та, не эта. Эта продолжала верить, надеяться, ждать. Она осталась цельной, правильной. Имею ли я на неё право? Могу ли я, такой холодный и пустой, подарить ей новую надежду? И не обмануть, в конце концов.
— Ни о чём не беспокойся! — обхватила она обеими ладонями мои сжатые до боли в суставах кулаки. — Ты другой, и этим мне нравишься.
Наташа едва успела толкнуть рукой дверь, чтобы та захлопнулась, а я уже смял её в объятиях, нырнул губами в её лицо, задирал подол платья, валил на пол и трогал, непрерывно трогал все её выступы и впадины, словно желая убедиться, что она на самом деле передо мной. Что она вернулась ко мне — исправленной, улучшенной.
Доползти до кровати мы не успели, трахались прямо на полу. Кажется, я выл от избытка возбуждения. Кусал её, раздирал ногтями кожу. Она лишь закрывала глаза от этих болевых ощущений и улыбалась — они были ей приятны.
Член был невозможно огромен, я никогда не видел у себя такой массивный инструмент. Должно быть, мне увеличили его за примерное поведение. Я чуть не кончил от одного мимолётного прикосновения к нему её быстрых пальчиков, но сумел сдержаться. Не без труда протиснул его в маленькое, аппетитное отверстие, раскрытое и ждущее, но долго двигать бёдрами не смог, исторгнувшись обильным фейерверком буквально через пару минут. Наташа вскрикнула, потом быстро и громко задышала, по телу её короткой судорогой разлилась дрожь. Я опустился к ней на грудь и мы замерли, фиксируя переливы ощущений. Ощущения были прекрасны.
— Здорово, что твоей матери нет дома, — подал я наконец голос, чтобы вспороть этой иронией начинавшую сгущаться до предельной серьёзности любовную истому.
— Да уж, — отозвалась она. — И матери, и отца. На наше счастье.
— У тебя есть отец? — удивился я.
— Что же тут такого? — спросила она. — Без отца я бы не появилась на свет.
Ну да, ну да. Это же там, в капитализме, семьи распадаются и умирают. А здесь они полные и счастливые.
