покуривая.
— Вот этот дядька Черномор и есть мичманюга-Дремлюга. Прав был старпом, его ни с кем не перепутаешь…. — подумал я, увидев эту флотскую древность.
— Тащ мичман! Это Вы — Дремлюга?… — обращаюсь к нему.
— Я. А что, не видишь? Сижу, курю, дремлю… Значит, я и есть Дремлюга. С чем пожаловал?
— Мне бы заполучить метров двести якорь-цепи и якорек для «эсочки», а то наш изоржавел до трухи. Негоже лодке быть без якоря…
— Знамо дело, что негоже лодке быть без якоря… — хитро щурится Дремлюга, разглядывая меня и прикидывая что-то свое, дремлюжное.
— А как же ты его попрешь? На своем горбу, что ли? И опять же, есть ли у тебя бумаги на все это добро?…
— В том-то и дело, что бумаг-то у меня и нет. Но есть кое-что другое, что скомпенсирует, я думаю, отсутствие бумаг. Пришел сначала к Вам. Если найдете возможность помочь подводникам, можно будет найти автокран и на нем доставить все добро на лодку. Кран и там понадобится. Так как, товарищ мичман?
— Как-как? Никак! Чать я сам старый подводник, а не какой-то бюрократ бумагомаратель. Зайдем-ка ко мне в каморку, обсудим это дело…
Обсуждение длилось аж…. две микросекунды, необходимых, чтобы водрузить на стол рюкзачок и бутылку шила.
— Я с твоими матросиками буду выгребать из-под снега якорек с цепочкой, а ты, милок, дуй, по- шустрому, на поиски автокрана. Сейчас обед на бригаде, проще всего отловить стройбатовский автокран в районе камбуза.
Водители любят там поошиваться и подкормиться. И вот еще что. Не забудь у старпома взять какую- нибудь бумажку с печатью, типа доверенности, на получение всего этого добра. Мало ли, лет через триста, кому-то вздумается пересчитать все добро на складе. О бумажке и якоре не должна знать противолодочная база, я правильно понимаю?… — изложил свои мысли мичманюга-Дремлюга, засовывая рюкзачок и бутылку в колченогий шкаф. И выпихнул меня за порог:
— Поспеши к камбузу. Натрескавшись подводных харчей, партизаны линяют на своих автокранах Бог знает куда. Потом их днем с огнем не отыщешь…. — напутствовал меня Дремлюга.
Мне повезло. У камбуза стоял автокран, а водитель, замурзанный донельзя солдатик ошивался рядом, планируя подкормиться, но явно еще не решив, как это сделать.
— Есть к тебе предложение. Едем к плавпричалам. Кое-что получаем на складе НЗ и завозим на лодку. Отличным харчем я тебя обеспечу не на один день. Идет?… — не стал я разводить дипломатию.
— Как у вас, моряков, говорят — у матросов нет вопросов! Конечно идет, тащ мичман!… — расплылся в улыбке мурзик-солдат, заводя свой автокран. Я забрался к нему в кабину, и мы подались на склад.
Через час с небольшим на плавпричале была растянута якорь-цепь с якорем, а боцманята шустро красили все это добро кузбасслаком. С энтузиазмом.
По плавпричалам порхала умело запущенная утка: у татарвы крыша съехала перед приездом инспекции.
— Дурни! Они якорь вместе с цепью красят! Можно подумать, что ОУСовцы будут не только по отсекам, но и в якорь-клюзе ржавчину искать. Ха-ха-ха!!!
Деза была великолепной! Видимо, она долетела и до комбрига. Хотя на причале он не появился, но его УАЗик перед ужином неторопливо проехался вдоль всей причальной стенки. Впрочем, он это делал ежедневно, удостоверяясь, что все «эсочки» бригады ошвартованы по уму.
Дело с восстановлением якорного хозяйства продвигалось весьма успешно. Солдатика от пуза накормили, вместе с экипажем, на лодке. Переполненный впечатлениями о лодке, получивший рюкзачок отменных консервов в свою кабину, он связался по телефону со своим начальством и бодренько доложил:
— Я тут, в районе плавпричала №…. слегка заломался. Подремонтируюсь сам, помощи не надо. Как закончу ремонт, сразу приеду…
Начальство весьма удовлетворилось его докладом.
— Молодец, что доложился. Ремонтируйся….
И солдатик со своим краном остался на плавпричале до полного восстановления боеготовности «эсочки».
Шилом я солдатика вознаграждать не стал. Побоялся, что он немедленно наклюкается и вместе с краном ляжет на грунт в бухте. Отволок вторую бутылку, вместе с бумаженцией старпома, мичманюге- Дремлюге.
— Молодец!… — восхитился Дремлюга по поводу второй бутылки, а его собратья собутыльники чуть ли не облобызали меня от восторга. Три мужичка, судя по всему, та самая бдительная охрана склада, составили компанию Дремлюге.
Сам Дремлюга выглядел весьма живописно. Сиво-подпаленные хвосты его запорожских усов уже не висели, а задрались вверх и сплелись с седыми космами из ушных раковин, видимо, не без помощи рук хозяина. Не замшелая древность явилась моему удивленному взору, но разудалый пиратище в стадии хорошего подпития. Мое затянувшееся разглядывание преобразившегося Дремлюги было им прервано:
— Ты что, мичманец, смотришь на меня ошалевшими глазами, будто сигнальщик, увидевший торпеду, идущую в борт? Сегодня я порадел подводникам, потому у меня все флаги до места. Понял?… — так он пояснил положение своих усов. Надо думать, празднично-залихватское положение.
— Одна бутылка на четверых — ни то, ни сё! Под такой закусь — море выпить можно! А у тебя третьей бутылочки не найдется?… — весело галдели мужики, окрыленные добавочной бутылкой.
— Третьей нет. Мне кажется, и второй для вас будет многовато. Это же шило все-таки….
— Салага ты еще, мичманец! Много шила не бывает… Ты его побольше сюда таскай, мы твою «эсочку» обвешаем якорями, как цыганку серьгами. Врежешь с нами?…
— Нет, мужики, на лодку поспешать надо… — ретировался я.
К утру и якорь, и якорь-цепь были на своих штатных местах. Якорь-цепь улеглась в цепном ящике чрева подводной лодки, в клюзе поблескивал кузбасслаком якорь.
Перед подъемом флага, с замиранием сердца от возможной похвалы командира, подваливаю к нему с докладом:
— Тащ командир, разрешите доложить? Якорь чист, якорь в клюзе!…
— Якорь, говоришь, чист и в клюзе? А где ж ему еще быть? Становись в строй, мичманец…
И никаких восторженных эмоций. Обыденное дело. Чем можно удивить восточного человека в возрасте Аллаха?
После проворачивания оружия и технических средств экипажи поднялись из лодок на причальную стенку. Построившись в каре вокруг комбрига, слушали его выводы по учению. Он был, как всегда краток в своих речах.
— Ведь все вы можете! В подводном деле — как цирковые эквилибристы. Утрете нос кому угодно и в чем угодно. За это я не боюсь. Но неужели мы спасуем перед какими-то ОУСовцами своим затрапезным видом и какой-нибудь грязью, ржавчиной и прочей мелочью, до которой так падки все инспекции? Что мы делаем по команде «Осмотреться в отсеках»? Вот именно! А сейчас нам надо осмотреться везде, на всем нашем заведовании. И не только на лодках. Я согласен, берег к нам не ласков. Но он наш, и никуда нам от него не деться. Нам на нем жить, и нам его обихаживать. Поднапрягитесь в обустройстве берега. За корабли я спокоен. Кстати, джигиты даже переплюнули край рачительности по отношению к своему кораблю. Надо же, выволокли все якорное хозяйство на причал и покрасили его! Лодка от такой заботы, наверное, умывается умильными слезами. Ей Богу, молодцы! Вот с таким подходом к делу мы любую инспекцию заткнем за пояс… Желаю всем удачи. Действуем по суточным планам кораблей. Все свободны… — веско и добродушно проговорил комбриг, пробуравил своим мощным корпусом строй моряков, сел в машину и уехал с причальной стенки.
