супостата. Берег не любил. Он доводил его до белого каления. И недели не прошло, как вернулись из очередной завесы, а берег уже душит моряков своими заботами. Вот он и взбеленился. Командиры, обожая своего комбрига, улыбались и молча созерцали всплеск его эмоций.
— Что молчите? Или еще не проснулись от зимней спячки?! — ярится комбриг.
Двухмесячное зимнее штормование в море, как пройденный этап в настоящем мужском деле, уже отнесено им в разряд зимней спячки.
— Ды-ык, тащ комбриг, есть у меня два вопроса, — получив в бока тычки приятелей-командиров (не молчи, мол, татарин, твоя очередь задавать вопросы), обращается командир одной из лодок. Славный сын казанско-татарского народа. Брюнет среднего роста, с фигурой — всё при нем. Капитан 2 ранга.
Он был молчалив и обстоятелен, как восточный мудрец, на берегу, но хваток и прыток, как джигит Чингисхана, стоило ему только оседлать своего скакуна — «С- …»
— Валяй свои вопросы, джигит.
— Вопрос первый. Как это лизать леденец берегового бардака от восхода и до захода солнца? Через пару недель солнце на три месяца повиснет над горизонтом. Лизать три месяца непрерывно и с удовольствием? И вопрос второй. Где взять барабан? При его наличии можно будет лизать, топать и плясать одновременно. Даже с удовольствием… — смиренно вопрошает капдва.
— А ты мне, татарин, поязви, поязви… Я тебе персональный барабан откопаю и подарю. Понял? И это, как я понимаю, все ваши вопросы? Вот с завтрашнего дня и начнем лизать и топать. Топать и лизать! Если не до захода солнца, то до следующего выхода в завесу, или до наведения образцового порядка на этом сраном берегу. Построение экипажей и офицеров штаба в 07:30 на плацу перед штабом бригады. Командиры свободны!
С утра следующего дня на всех столбах освещения дороги, ведущей от штаба бригады и до причального фронта, красовались раструбы динамиков.
Построение бригады ублажал духовой оркестр. Проорав комбригу «Здрам желам, тащ комбриг!», отодранные им за расхристанный вид (замасленные фуфайки, задрипанная роба: жопа в масле, х… в тавоте, но зато в подводном флоте) экипажи топали на свои подлодочки под бравурные марши оркестра, несущиеся из динамиков. Путь не ближний. Полпути под марш, а дальше под буханье барабана. Из тех же динамиков. Как известно, моряки любят строевые занятия, как собаки палку. И уж к слову о собаках. В окрестностях берегового камбуза и кочегарки обосновалась солидная стая бродячих собак разного калибра. Предводителем стаи был могучий пес, грудастый и ширококостный, с рыком тигра. Красавец пес! Несмотря на то, что он с большим почтением относился к своим кормильцам — матросскому люду, продпаек воспринимал не как подачку, а как положенное ему довольствие. И мог разорвать в клочья любого обидчика только за угрозу палкой. А вот строевые занятия под оркестр псина-вожачок воспринимал с большим энтузиазмом. Стая послушно сопровождала своего главаря. И еще. Этот пес каким-то своим собачьим умом определил, что комбриг — фигура куда важнее, чем он сам. Поэтому на общих построениях бригады не стремился, как начпо, суетиться рядом с комбригом, а скромно ховался вместе со своей стаей с тыльной стороны построенных экипажей. Но как только начинал движение первый экипаж, ватага вожачка шустро перемещалась во главу колонны и начинался… цирк. Рык и утробное взлаивание вожака перемежались какофонией беспородного лая всей стаи шантрапы. И все это сдабривалось безудержным хохотом моряков. А ведь в процессе перехода надо было еще и исполнять разудалые строевые песни. Попробуй спеть сквозь собственный хохот.
Несколько дней продолжалось это строевое ристалище, и было оно не в тягость. Экипажи уходили, а комбриг оставался у штаба, и пока не знал о повальном веселье. Задрипанных моряков в строю становилось все меньше, а вот хмурость исчезла напрочь. На третий день комбриг даже расщедрился на шутку:
— Ну что, джигит, подарить твоему экипажу персональный барабан?
— Не надо, тащ комбриг. Топаем и лижем с удовольствием и без персонального барабана.
Благодаря прикамбузным псам, занудливость строевой шагистики обрела черты веселого спектакля.
Дело в том, что с того самого времени, как ГПУ (главное политическое управление) СА и ВМФ издало знаменитую директиву о «десятине» (объедками десяти воинских ртов откармливать одно свинячье рыло) по всему флоту при каждой столовой были сварганены подсобные хозяйства. К свиньям присуседились бродячие псы. Как бы сверх плана, но на особом довольствии у вояк.
В матросских забавах и хряки, и псы расписывались на роли каких-то начальников, от начпрода до кого угодно. Сие не афишировалось, но всегда было секретом Полишинеля.
В спектакле «Ать-два! Левой!» действующих лиц, начальников бригады, исполняла труппа прикамбузных «актеров» — псов. Статью, окрасом, поведением собачье поголовье очень даже походило на своих прототипов.
Могучий гладкошерстный пес, гроза всего собачьего поголовья, любимец моряков всей бригады, носил кличку Бриг. Бригадир, комбриг (КБ) — тут и ежу понятно.
Второй пес, тоже достаточно крупный и сильный, но весьма добродушный, был напрочь лишен лидерских замашек. Санки с матросом-свинопасом таскал от камбуза до свинарника без возражений. Кличка Нюша намекала на начальника штаба.
Третий пес ни статью, ни силой не выделялся. Происхождения неизвестного. Какая-то помесь лайки с помойкой. Ушки топориком, вытянутая мордочка. Нервно вертит башкой и постоянно что-то высматривает и вынюхивает, ловит ветерок с запахом каши. За эту его особенность «держать нос по ветру» матросы нарекли его Флюгером. Начпо собачьей стаи.
Еще две собаки были не кобелями, а суками. От роду. Но матросской прихотью были определены на кобелиные роли. Одна из них, лохматая, вороватая и коварная дворняга, никогда не упускала возможности выбиться в руководящие особи. Хотя бы в период гона.
— Жуликоватая, стерва! Пробу негде ставить… — говорили о ней матросы. Нарекли её… Проба.
Взаимоотношения между подводниками и силами их обеспечения, плавбазами и бербазами, устоявшиеся и незыблемы. Они — противолодочные базы. Проба олицетворяла собой командира бербазы. Собаке с кличкой повезло больше, чем её прототипу. «ПБ» — в его адрес озвучивалось каждый день.
— Эта противолодочная б…дь опять не дала то-то и то-то… — докладывали лодочные снабженцы старпомам.
Вторая собачонка — рыжая, плюгавая, отдаленно напоминала таксу, не в одном поколении живущую «от помойки». Не злая и трусоватая, часто лающая попусту, но суетливо-пронырливая. Пролезет в любую щель, дырку. Куда надо и не надо, и тут же: тяв-тяв! Одним словом, зануда. Откликалась на две клички: Брехунчик и Бирка.
Бирка и её прототип, старший помощник начальника штаба, он же — старший офицер отдела устройства службы (ОУС), знали друг друга в лицо и… откровенно враждовали.
Вздрючки утренних осмотров бригадным начальством, торжественные марши были для моряков сродни зубной боли, но с лихвой компенсировались поведением Брига, Нюши, Флюгера, Пробы и Бирки на переходах к «эсочкам». В обществе дружбанов человеческих собственная моряцкая доля не казалась собачьей. Всю малину ненароком испортил комбриг.
От своих корешей в штабе флота комбриг получил телефонного «шептуна»:
— Со дня на день, как гром среди ясного неба, свалится на тебя инспекция. Будь готов!!!
— Всегда готов!!! — по-пионерски среагировал он. Положил трубку и рыкнул по-поморски:
— Вот суки! Делать им не х…! Геморрой бы им во всю с…у!
Добрейший, как все сильные люди, человек, он не выносил штабной бумаготворческой деятельности, впрочем, как и любой другой, которая по его мнению мешала приращению профессионализма у моряка- подводника. За спиной у комбрига тянулся кильватерный след многолетней подводной службы с довоенных времен. Выходил победителем в подводных боях с фашистами. Подводную службу любил искренне, а все, что ей мешало, не менее искренне ненавидел. Берег мирного времени таил в себе много пакостей для отчаянных подводных душ. Он требовал от моряка не столько служения Отечеству, сколько прислуживания номенклатуре. Уходил от них в море, на одной из своих «эсочек».
