Наставники
На исходе третья неделя похода. Миновали все натовские рубежи ПЛО, слежения за собой не обнаружили и теперь болтаемся на просторах Атлантики. Прячемся. Вдали от интенсивных океанских коммуникаций (дорог). Наша главная задача — скрытность и готовность к нанесению ракетно-ядерного удара. Прятаться нам еще пару месяцев, а потом тишком-тайком шлепать в базу. Старшим на борту — замкомдива Громов Борис Иванович.
Росточка, прямо скажем, ниже среднего, но весьма крепкого телосложения. Он уже крепко «надизелился» (от штурмана до командира дизельной подводной лодки), потом — командир атомной подводной лодки нашего проекта и вот теперь заместитель командира дивизии по подготовке командиров. Строгий в меру, напрочь лишенный хамства, весельчак и балагур. Его лицо описать мне не под силу. Каждая черточка его лица видимым образом источала открытость и доброжелательность. Он и в гневе-то был не страшен, а … обворожителен. Своей нотацией вызывал не страх у провинившегося, а стыд и искреннее раскаяние. На борту был уже опытный командир, но были еще и два командира после академии, не имеющие опыта командования атомоходом. Их-то, в основном, и наставлял Борис Иванович, будущий вице-адмирал и начальник Высших офицерских классов ВМФ СССР. Борис Иванович прекрасно дополнял командира дивизии контр-адмирала Шаповалова Владимира Семеновича. Они были чем-то похожи. Не только ростом, кряжистостью, обстоятельностью и обаянием.
Подводники, от матроса до командира, за глаза, величали комдива — папа Шапа, а замкомдива — дядя Боря. Достойным подражания был и начальник штаба — капитан 1 ранга Юшков Виктор Владимирович, диссонирующий комдиву и замкомдива только одним — ростом. Гигант! Ручища — с совковую лопату. Силы — немеренно, а доброта плещет через край. Он тоже имел «кличку» — Нюша. Видимо, производную от НШ и Юшкова. Его почему-то побаивались. Особенно … офицеры штаба. Не раз слышал тревожный клич какого-нибудь штабиста: «Атас! Нюша идет! Сейчас даст нам пи…ды!». Со времен лейтенантской юности, до отставной скамейки ветерана, заслышав слова песни из кинофильма «Офицеры»:
«Наш командир боевой,
Мы все пойдем за тобой…» — немедленно отношу их к этим офицерам-адмиралам. Они были нашими Наставниками. С большой буквы.
В семидесятых годах, деградирующая «руководящая и направляющая сила общества» начала плодить новую плеяду генерал-адмиралов. Под стать себе. Держиморд и скалозубов. Есть! Так точно! Никак нет! Ешь твою мать!!! Вижу грудь четвертого дурака, считая себя первым.
Но… Мне несказанно повезло, что я еще застал Жуковых, Кузнецовых. Наших Кутузовых и Ушаковых. Помимо Бориса Ивановича, командиров-стажеров, были и другие нештатные личности на борту. Один из них — однокашник Бориса Ивановича, но в чине капитан-лейтенанта. Кузнецов Борис Александрович — командир группы ОСНАЗ. Радиоразведка. Пахари моря. Считалось, что их выходы в море на подлодках сродни или близки к увеселительному морскому круизу. А что? Чем не круизный режим, если лодка подвсплывает на сеанс связи и определения места не более, чем на 5-10 минут и раз в сутки? Послушал эфир, обработал информацию, доложил командиру и … рога в подушку. До следующего подвсплытия. Рай для отдельно взятой группы ОСНАЗ, на отдельно взятой подводной лодке! Так считало их высокое береговое начальство. Экономило на «нештатности» групп и запрягало группы на безвылазность из морей. Вернулись из похода на одной подводной лодке, а под парами уже стоит другая. Хорошо еще, если на пару — тройку дней удастся заскочить домой, детей пересчитать, женушку провернуть вручную. Все. Иди дальше, нажирай холку, барствуй! Штатная категория командира группы — капитан-лейтенант. А зачем ему звезды средней величины давать? Групман — он и есть групман. Пусть он довольствуется малыми звездочками. Их у него на каждом погоне по горсти. Как на звездном небосклоне. На борту к этим ребятам относились весьма уважительно.
Рай боевого патрулирования заключался в том, что его размеренную жизнь (боевая готовность № 2, подводная), трехсменная вахта и, в промежутках — сон, еда, досуг (балдей — не хочу!), слегка омрачали лишь : боевые тревоги для подвсплытия на перископ, занятия, тренировки, учебно-аварийные тревоги по борьбе за живучесть корабля. Это все планово. Внепланово — обнаружение слежения за лодкой и … фактические аварийные ситуации.
Основная заповедь подводника — при обнаружении нештатного появления воды или запаха гари — немедленное объявление аварийной тревоги для всего (!) корабля. Учебные тревоги объявляли только командир и старпом, но аварийную тревогу обязан был объявить любой (!), находящийся на борту человек. Первое поколение атомных подводных лодок было весьма щедрым на различные штучки, стыдливо именуемые «аварийная ситуация». Не погрешу против истины, если скажу, что это «добро» выплывало не менее одного-двух раз в сутки. Поэтому учебно-аварийных тревог почти не объявлялось. Фактических хватало. Но не об этом речь. Собирался коротенько рассказать о своей «мести» приятелю за его «козу» при сдаче зачетов на берегу, а сам шлындаю вокруг да около.
Короче. Прорвались мы на просторы Атлантики и зажили «райской» жизнью. Я — штурман, а приятель — уже помощник командира, капитан 3 ранга Жуков Борис Петрович. Но без допуска к самостоятельному управлению кораблем. И на счет «приятеля» я несколько подзагнул. Он заканчивал штурманский факультет училища в год, когда я там появился в первый раз и, разинув рот, слушал травлю моряков на Минном дворе училища. Но сейчас я уже был командиром БЧ-1 («бычком» — старшим штурманом), а помощник командира, хоть структурно и относился к группе командования атомоходом, но фактически был, более близок к «бычкам». Опять же, оба были штурманами и выпускались из одного училища. На берегу он носился с зачетными листами, по суровой необходимости, а я, прямо скажу, из чувства здорового карьеризма.
Борис Жуков, зная о «примочках» флагминера флотилии, пройдя через зачет у него, науськал меня на «протокольный» коньячок. Оказавшийся прокольным.
Сейчас у нас, белизной простыни перед брачной ночью, сияли по два зачетных листа. Зачетный лист — это многостраничный манускрипт с графочками. На каждого флагмана — несколько графочек. Зачетный лист пакуешь в папку и, совмещая свои и флагмана, временные возможности, стремишься заполучить в графочку оценочку и подпись. Оценочки ниже «хор» считались подтверждением твоей полной идентичности с двугорбым верблюдом. Поэтому к некоторым флагманам приходилось бегать до … измора оного или получения «хор». Измор флагмана — путевка на берег, а не на капитанский мостик. Вот уж тут совали нас носом в свое дерьмо, как нашкодивших котов, славные наши «флагмехи» — мотыли! А как валтузили кандидата в командиры флагманские: медики, химики, физкультурники? ОУС (отдел устройства службы)?! Если бы вспыхнувшая звезда на небосклоне маринистики — Александр Михайлович Покровский прошел стезю зачетов на самостоятельное управление кораблем, он бы свои «покровки» черпал ежесуточно и ведрами. И очень долго. До бесконечности. Валентин Пикуль, царствие ему небесное, не исчерпал кладезь архивов, ушел из жизни. А здесь и не надо было тратить время на археологию архивов. Каждая графочка зачетного листа — байка морская, на зависть Станюковичу, Соболеву, Пикулю и Покровскому с его «братьями». Впрочем, Саше Покровскому, кажется, хватает для маринистики и своего опыта службы на потаенных судах химиком…. Опять направился «не в ту степь».
Вернемся к нашим баранам, то бишь ко мне — штурману и Борису Жукову — помощнику командира, и к тому моменту, когда наш атомный подводный ракетоносец вступил в полосу «райской» жизни. На наших листах, при заполненных графах всеми флагманами (а крови-то они нам попортили — не передать. Животворной осталась самая малая толика), остались графочки (на двух листах) командования дивизии, флотилии и флота.
— Штурман! Нам с тобой здорово повезло. На борту Борис Иванович. Давай будем насиловать его днем и ночью, как только появится в штурманской рубке …
— ?…
— Что вылупил зенки? Дурень! Будем насиловать зачетами …
