до тех пор, пока на свет не появляется ребеночек и не испускает свой первый крик, однако же…
Улыбки застывают на губах. Родилась девочка. Когда акушерка сообщает тебе эту новость, она от смущения не поднимает глаз. Нерадостная радостная весть…
Новорожденную подают тебе на руки. Ты целуешь ее в лобик и всматриваешься в сморщенное синеватое личико. Взгляд глазок еще неосмыслен, но сильное сходство с тобой очевидно. Сколь печальна будет твоя жизнь, дорогая девочка! Лишь потому, что на свет вместо наследника появилась ты, с твоей женской, а не шахской судьбой…
У самого тебя не хватает смелости сообщить эту новость отцу: ты поручаешь это другим, потому что боишься его гневной реакции, и таковая не заставляет себя ждать. Услышав новость, отец в раздражении сметает со стола все письменные принадлежности и осыпает проклятьями несчастную судьбу своей династии. За что столь зловещее наказание? Он даже всей душой убежден, что за это падишах будет либо убит, либо окажется в ссылке.
С этого времени отец постепенно становится все более резким и замкнутым. Хотя поведение его по отношению к невестке не изменилось, и все знают, что он по-прежнему горячо заботится об этой чужестранке. Надеясь, что следующие роды принесут мальчика… Но для Фаузии перспектива скорой второй беременности подобна кошмару, и она боится ее как огня.
— Есть ли большее унижение, чем это?! Неужели я вышла замуж лишь для того, чтобы родить тебе сына? В таком случае, ехали бы в деревню и нашли там плодовитую молодку! А если требуется египтянка, так у нас в стране полно женщин, которые каждый год по девять месяцев беременны…
Каждодневные дела не позволяют тебе проводить много времени с Фаузией. Отец хочет постоянно видеть тебя рядом. Все его заботы сейчас — о создании сильной современной армии, о построении передового, промышленно развитого государства, с помощью немцев. Англичанам и русским он не доверяет — и не сомневается, что в скором времени в Европе начнется большая война. По его словам, Гитлер заверил его, что, как только Германия победит своих извечных врагов, она всесторонне оснастит и поддержит Иран. Ты чувствуешь, что характер и мировоззрение твоего отца постепенно изменились: он теперь ни с кем не советуется в делах и не терпит ни малейших возражений. Но мыслимое ли дело — в отсталой стране осуществить столько нововведений и не услышать протестов? Скорость преобразований такова, что даже тебя она изумляет. За пятнадцать-шестнадцать лет все здесь было перевернуто вверх тормашками. Пятнадцать лет… От прихода к власти Каджарской династии до ее свержения — сколько прошло времени? Сто пятьдесят три года! Примерно в десять раз больше, чем на сегодняшний день правит твой отец, но чего достигла страна за те полторы сотни лет? Она пришла к историческому тупику. Стояла на месте в то самое время, когда историю человечества потрясали величайшие революции и стремительное развитие…
С твоими родными Фаузия теперь старается не общаться, а какую картину являют собой твои родные! Хаос и свалка: словно только что вылупившиеся из яиц черепашки ползают туда и сюда в поисках воды. То и дело через какое-то время появляется на свет новый сын шаха или новая дочь…
Твоя мать так и не смогла примириться с новыми женами шаха и их детишками. Между ними не прекращаются скандалы. Словно нет у них дела, кроме как выслеживать друг друга и в нужный момент наносить удар, тыкая противницу носом в дерьмо. И какие только хитрости и уловки не идут в ход, даже колдовство, — чтобы изменить отношение супруга к другой жене. Доходят до того, что закапывают мошонку кабана под порогом противной стороны или добавляют шаху в пищу медвежью печень — чтобы он потерял мужскую силу и прекратил плодить детей. Куда бы они ни шли, везде кто-то старается проткнуть тень соперницы. Для них, и их детей, и особенно дочерей, и особенно на приемах нет конца зависти, и стычкам, и скандалам — из-за ювелирного украшения, из-за предмета одежды, даже из-за взгляда какого-нибудь ладного паренька!
Поведение твоих родных настолько позорно, что однажды Фаузия сказала тебе в супружеской постели: все они «парвеню», «выскочки» — слова эти так обидели тебя, что ты даже поссорился с женой. А когда вы начали мириться, Фаузия, желая загладить эти слова, заметила вежливым тоном:
— Вы жили в Европе и понимаете меня. Я боюсь того времени, когда, не приведи Господь, над нами не будет защиты Его Величества, твоего отца. Это будет тяжелое время! Я сочувствую вам, что вам придется жить с этими людьми и править ими.
Эти слова и все ее поведение заставляют тебя еще больше от нее отдалиться. И супружеская ваша постель теперь не так горяча, как прежде, а важнее всего — что жена ни в грош не ставит советы твоей матери по поводу того, как забеременеть мальчиком.
— …Милый сынок! Я твоей жене столько об этом твердила — язык стерся! Сто раз ей повторяла, что только в ночь на среду, причем только в свете месяца — вот как она должна забеременеть. Говорила ей: ешь горячую пищу, спи на левом боку. Днем кушай семечки красных яблок, а смотри только на мальчиков новорожденных! Говорила ей, чтобы испытанные, особые молитвы положила под подушку, но разве она хоть что-то воспринимает? Скорее от стенки добьешься ответа, чем от нее!
Глаза б твои не видели никого из этих женщин! От их злости ты места себе не находишь. Эта долгая ночь…
Глава вторая
…О Нил-река, остановись на миг! Поверни назад! И из горячего бассейна бани выйдет Шахрбану.
Голая, она изящными пальцами ног ощущает грязный осадок на дне бассейна: мертвую человечью клетчатку и ткань, шерстинки и волоски неизвестного происхождения. Чью-то слизь и выделения. Итог сладких снов юности и тот пепел, которым посыпают голову старики. На воде плавает толстый слой мыла и жира, а под ним каких только нет болезней, ведь в этой воде полоскали нарывы и чирьи, глазную трахому и кожную коросту, воспаления и сифилис, смывали грязь и гной, и следы блудных сношений. Нужно ли удивляться, что молодые девушки пуще смерти боятся общественных бань, уверенные, что в такой воде запросто можно и забеременеть…
Шахрбану осторожно ступает по скользким и липким ступенькам, выходя из бассейна. Держа руки крестом на полных молока грудях, она направляется к лавке, где оставила банные принадлежности. Ставит на грязный пол свой бронзовый банный таз, почти плоский, с отлогими краями, и садится в него. Пусть тело немного отмякнет в парном воздухе. Потом она лишь наскоро пройдется по коже банной рукавицей, ополоснется и — поскорее назад домой.
…Грохот тазов и шаек отскакивает от банных стен и удирает наружу из форточки в отпотевшем куполообразном потолке. Народу в бане сегодня не так много, и, против обыкновения, женщины не слишком веселы. Тут и там сидят на полу или на лавках и, не прекращая мытья и постирушек, порой с тревогой поднимают глаза на форточку наверху, через которую видно туманное утреннее небо. Или
