Голые по пояс, матросы работали без передышки, пока их наконец не сменили. Нетвердой походкой выходя из кочегарки, Гас почувствовал, что корабль дернулся.
— Мать честная, — воскликнул один из матросов. — Сейчас перевернемся.
Снизу на «Террор» давила огромная глыба льда. Корабль подняло над водой, и несколько минут льдина тащила его на себе. Моряки остолбенели. Потом давление ослабло, и «Террор» грузно плюхнулся в воду.
По шесть человек с каждого корабля послали на преградившее путь ледяное поле. Матросы два часа рубили лед под носами судов. Они бились не на жизнь, а на смерть. Скользили, падали, но снова вставали и как проклятые махали топорами.
Гас уныло думал, что они застрянут во льдах еще на одну зиму. Зимовка в проливе Виктория ознаменует третий год плавания, запасов провизии еще на двенадцать месяцев не хватит. Да и готовить будет не на чем — угля тоже мало. Придется питаться одними только консервами, сухарями и солониной.
Консервы Гас на дух не переносил, а мяса матросы не видели — их кормили в основном овощными супами. Овощи он и раньше не очень-то жаловал и каждый раз проглатывал овощное месиво с отвращением.
— Франклин! — вдруг крикнул кто-то.
Гас вскарабкался по трапу. У правого борта суетились офицеры. Среди них Гас заметил Блэнки. «Эребус» находился на опасно близком расстоянии от них. На палубе «Эребуса» действительно стоял сам Франклин. Он что-то пронзительно кричал — так кричит человек, доведенный до крайнего отчаяния.
Вдруг внимание Гаса привлек громкий возглас кого-то из экипажа «Террора»:
— О, Матерь Божья, святые ангелы!
Гас обернулся. Метрах в четырехстах за их кормой паковые льдины начали громоздиться друг на друга. Они крошились и падали, вставали торчком и наслаивались одна на другую. Из них на глазах вырастал гигантский айсберг. Что-то мощное, фантастически огромное, подталкивало его сзади. По проливу, круша все на своем пути, пополз тысячетонный ледяной гребень. «Террор» пред ним — бесплотная тень, жалкая пушинка: дунул — и нет ее.
— Отче наш, — забормотал Гас, — иже еси на небесех…
Внезапно скрежет, грохот и вой умолкли. Наступила неестественная тишина. Между «Эребусом» и «Террором» втиснулись нагромождения льдин. Корабли накренились в разные стороны и в таком положении застыли. А над ними нависала тридцатиметровая гора, остановившаяся в каких-то пятидесяти метрах от кормы.
— Капитан Крозье, сэр! — нарушил безмолвие чей-то голос.
Экипажи обоих кораблей дружно выдохнули, не веря в собственное спасение.
— В чем дело? — отозвался Крозье.
— Сэр Джон умер.
Моряки на «Терроре» провели полчаса в тягостном ожидании.
— Он скончался, — говорили они друг другу, — и нам тоже конец.
В шесть часов вечера Крозье собрал команду.
— С сэром Джоном случился апоплексический удар, — сообщил он. — Он уже пришел в себя. Беспокоиться не о чем.
Матросы переглянулись. Потом все взоры устремились к капитану, который предсказал этот день, предсказал, что в проливе им встретится непреодолимый ледяной заслон.
Крозье ничего не сказал. Только распорядился выдать экипажу по двойной порции рома и табака и удалился в каюту.
6
В Кембридже шел снег. Снегопад начался ночью и уже успел укрыть землю густой пеленой. Джо проснулась в семь. Она выглянула в окно и увидела совсем не тот пейзаж, что накануне вечером. Снег заглушал звуки. Казалось, весь мир погрузился в сон.
Уже полгода Джо жила с Дугом. Она вернулась в постель и обняла его. Он что-то пробормотал во сне.
Полгода. Сегодня 22 декабря, скоро Рождество. Столько всего изменилось за эти месяцы — просто невероятно. Полгода назад она одиноко жила в своей лондонской квартире, которая теперь пустовала. Джо еще не решила, стоит ли ее продавать. Она не верила своему счастью.
Джо легла на спину и устремила взгляд в потолок. Дом на Линкольн-стрит в Кембридже был очень старым и компактным — подвал, кухня на первом этаже, на удивление просторная гостиная на втором и эта спальня под самой крышей. Дуг показал ей их новое жилье только месяц назад.
— Нравится? — спросил он, когда они остановились перед домом.
— А чей это дом?
— Я хочу его купить. Для нас.
— Для меня ничего покупать не надо.
— Я думал, тебе понравится. Такие дома редко выставляют на продажу.
— Мне очень нравится.
— Тогда…
— Давай не будем ничего менять, — попросила она. — Я не хочу переселяться.
— Мир не развалится на части, если мы перетащим сюда свои пожитки.
— Нет, не надо мне ничего покупать.
— Я покупаю его не для тебя. Мне надоело ютиться в трех комнатах и спотыкаться о твою обувь. Мне нужен кабинет. Есть и другая причина. Нам нужно больше места.
Джо улыбнулась:
— Да, это причина.
С того вечера в мае, когда он пришел к ней домой, они почти не разлучались. Первый месяц, пока из-за больной ноги Дугу не надо было ходить на работу, он жил с ней в Лондоне. Потом, когда гипс сняли, он вернулся в Кембридж, и она поехала вместе с ним.
Джо погладила Дуга по спине.
— У тебя руки холодные, — проговорил Дуг сквозь сон.
— На улице идет снег.
Он повернулся на бок и посмотрел на нее:
— Правда? Много намело?
— Как на рождественской открытке. Настоящие сугробы.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он с улыбкой.
— Замечательно.
Они обнялись.
— Пожалуй, из-за снега никто и не явится, — заметил Дуг.
— Джина приедет, — заверила его Джо. — Даже если придется лопатой разгребать дорогу от самого Лондона. И Джон придет обязательно. Кэтрин его заставит.
Они улыбнулись друг другу. Дуг внезапно помрачнел:
— Я все же думаю, зря мы не поставили в известность Алисию. У меня плохое предчувствие.
С мая Дуг только раз виделся с женой. Как-то утром в июле, спустя пару дней после того, как Джо переехала в его квартиру, он отправился во Франклин-Хаус. Джо догадалась, куда он ходил, лишь когда Дуг вернулся к обеду. Вид у него был почти больной.
— Что случилось? — спросила она.
— Встречался с Алисией, — ответил он и протянул Джо какую-то бумагу. Это было судебное решение о разводе, вступавшее в силу через полтора месяца. — Я знал, что сегодня ей должны прислать такое же. И подумал… — он поморщился, — подумал, что она не даст согласия, даже теперь…
