'Репрезентация и реальность' главным образом посвящена обоснованию невозможности отождествления наших пропозициональных установок (выражаемых глаголами 'считать', 'верить' и т.д.) и интенционального характера наших мыслей с определенными функционально описанными состояниями мозга. Не только qualia, но и мысль, взятую в ее 'понятийном' содержании, оказалось невозможным объяснить в функциональных терминах.
'Крах' функционального подхода к проблеме сознания заставил Патнэма задуматься над теми общими допущениями, которые лежали в основе этого подхода, и поставил перед ним задачу поиска иной 'парадигмы' для исследования отношения между сознанием и мозгом. Эти поиски, вплетенные в контекст его размышлений о реализме, изменили как его представление о самом реализме, так и понимание им проблемы сознания.
2. Новый подход к проблеме восприятия
Как мы уже отмечали, в 1994 году Патнэм прочитал цикл Дьюевских лекций в Колумбийском университете, в которых он перенес рассмотрение реализма в ту плоскость, в какой этот вопрос обсуждался в начале века У.Джемсом, американскими неореалистами, Дж.Муром, Б.Расселом и др. Теперь в центре его размышлений о реализме оказалась проблема восприятия.
Патнэм отмечает, что после 30-х годов, когда возобладало определенное представление о природе ментального (которое он называет 'картезианским' и о котором речь пойдет дальше), проблема восприятия перестала быть 'темой' для философов. И даже уничтожающая критика этого господствующего представления Дж.Остиным (в его посмертно изданной книге “Sense and Sensibilia”) [157] была оставлена без должного внимания со стороны современных философов.
Не случайно поэтому, считает Патнэм, проблема реализма 'всплыла' в другой области, а именно, в философии языка. Однако и в своей 'лингвистической' формулировке эта проблема имеет непосредственное отношение к тому, как трактовать восприятие человеком окружающего мира. Согласно Патнэму, сам факт, что отношение между языком и реальностью стало проблемой, является следствием определенного понимания восприятия. Мы не видели бы никакой проблемы в том, как 'язык прицепляется к миру', благодаря чему мы способны говорить о домах, деревьях, королях и капусте, если бы мы изначально не воспринимали как 'безнадежно наивное' и 'пустое' то простое соображение, что 'мы все время
Поэтому любая серьезная постановка проблемы реализма должна иметь в качестве отправного пункта анализ наших представлений о восприятии. Патнэм приписывает создание господствующей сейчас философии восприятия (и в целом философии сознания) Декарту и потому называет ее картезианским взглядом на природу ментального. Этот картезианский подход возобладал в западной философии в ХVII веке, придя на смену аристотелевской теории восприятия, содержащей сильные элементы непосредственного реализма [159].
Кратко напомним, что, согласно Аристотелю, восприятие – это изменение, производимое воспринимаемым телом в душе воспринимающего человека через посредство его тела. Человек воспринимает не материю предмета, а его форму, подобно тому, как воск воспроизводит форму отпечатывающегося в нем перстня. Душа человека, испытав воздействие внешнего предмета, 'уподобляется ощущаемому и становится такой же, как и оно' [160]. Однако аристотелевское понимание восприятия имело неприятные последствия. Если формой бронзовой сферы является сферичность, то в каком смысле душа уподобляется воспринимаемой ею сфере? Становится ли она сферичной? Или холодной? Или твердой?
Размышления над этими вопросами привели философов к отказу от аристотелевской теории и замене ее представлением, согласно которому чувственно воспринимаемые нами свойства вещей являются не их подлинными свойствами, а свойствами того, что происходит внутри нас, то есть свойствами наших ощущений. Формированию этого представления во многом способствовала, считает Патнэм, происходящая в ХVII веке 'математизация природы'. Природа стала восприниматься как область, где господствует математический закон и где все должно быть описано с помощью математических формул, поскольку только математическое описание дает 'реальную' картину мира. Все то, что не поддается математическому описанию (а сюда относится богатый разнообразными качествами мир чувственного восприятия), было вынесено за сферу 'реального'.
Согласно Патнэму, существо картезианского взгляда на природу ментального составляет трактовка нашего опыта как принадлежащего исключительно сфере сознания, сфере, которая находится внутри нас и которая имеет нефизическую природу. Эта трактовка подкрепляется каузальной теорией восприятия, согласно которой объекты внешнего мира, воздействуя на наши органы чувств, причинно вызывают цепочку событий, ведущую к возникновению 'ментальных образов' в нашем сознании. В материалистической версии этой теории ментальные образы или репрезентации трактуются как следствия событий или процессов в нашем мозге.
Таким образом, ключевым допущением 'картезианской' философии сознания является предположение о существовании некоторой области контакта или взаимодействия между нашими когнитивными способностями и объектами внешнего мира, области, которая представлена 'чувственными данными', 'ощущениями', 'опытом', 'внутренними переживаниями', 'ментальными репрезентациями' и т.д. Следует отметить, что идея этой области взаимодействия позволила материалистически настроенным философам сохранить реализм и в отношении чувственно воспринимаемых вещей, правда, в его 'опосредованном' варианте. Согласно этому варианту, мы воспринимаем внешние вещи не напрямую, а опосредованно, получая восприятия, причинно вызванные ими. Благодаря этому объяснению даже вторичные качества обрели некоторый производный характер реальности: если они и не являются подлинными свойствами вещей, то существуют как диспозиции, определенным образом воздействующие на наш мозг через органы чувств.
Патнэм убежден, что путь к решению проблемы реализма лежит через развенчание этого господствующего картезианского представления о восприятии. В своей критике он следует идеям Дж.Остина, который в книге 'Sense and Sensibilia” (1962) [161] предложил, согласно Патнэму, 'наиболее мощную защиту' непосредственного реализма в истории философии [162]. Однако многие восприняли критику Остина как направленную исключительно против теории 'чувственных данных'. В результате философы, считает Патнэм, прекратили говорить о 'чувственных данных' и стали употреблять термин 'опыт'. Стать непосредственным реалистом 'оказалось' делом несложным: для этого потребовалось лишь вместо фразы 'Мы воспринимаем зрительные впечатления' говорить: 'Мы имеем зрительные впечатления'. Эта словесная уловка, по мнению Патнэма, никоим образом не устранила проблемы и не изменила кардинальным образом общего представления о восприятии. И хотя теория 'чувственных данных' после критики Остина считается полностью дискредитировавшей себя, допущения, лежащие в ее основе, сохраняют, согласно Патнэму, свое значение в современной философии сознания и когнитивной науке, а потому требуют критического анализа и замены.
Главное обвинение Патнэма направлено против неспособности картезианской философии сознания, в течение трех веков 'кутающейся в мантию науки', предложить, помимо пустого разговора о 'концептуальной структуре сознания', хоть какое-нибудь мало-мальски приемлемое решение для тех проблем, которые ею же и были сформулированы. Достижения современной философии сознания (равно как и когнитивной науки) в лице ее доминирующего направления – теории тождества, ничем не выше в этом отношении, чем достижения теории чувственных данных. По существу критические аргументы Патнэма против теории тождества (включая и вариант функционализма) подводят итог его размышлениям над психофизической проблемой. Они объясняют, почему он счел нужным отказаться от этой теории и начать поиск иного подхода.
Как и теория чувственных данных, теория тождества не может предложить никакого механизма, объясняющего порождение ментальных репрезентаций событиями или процессами в мозге
