9
Предшественник
— Меня это просто убивает, — сказала я.
Мы с Рокки сходили на фильм «Эта прекрасная жизнь» — словно нельзя было дождаться, пока его покажут по телевизору — и теперь сидели в «Паста Палас», за столиком в углу. Рокки наматывал на вилку феттучини альфредо большим жирным клубком.
— Выброси это из головы, — говорил он мне. — Никакого насилия тут нет, о помощи он тебя не просил, и вообще — ты с ними даже толком не знакома. Перестань все время об этом думать.
— Знаешь, какое на этих сайтах есть слово? Они называют гомосексуализм РСП — расстройством сексуального предпочтения — типа, это такое заболевание, которое можно побороть, и тогда ты больше никакой и не гей. Они говорят: «У него РСП», как будто у человека дислексия или что-нибудь в этом роде.
— Да, это черт знает что, но ты-то здесь при чем?
— Но ведь я, возможно, единственный человек, который об этом знает, — сказала я.
Мне хотелось рассказать об отметине, похожей на след от вилки, на лбу у Иэна, но я знала, что Рокки на это только многозначительно закатит глаза.
— Ты ведь даже не его учительница, — сказал он, как часто это делал, с набитым ртом.
— Ладно, прости, — согласилась я. — Замолкаю.
Но я знала, что не перестану думать об этом.
— Когда ты разговариваешь, я вижу твои феттучини, — сказала я.
Рокки вытер рот и улыбнулся.
— «Я вижу твои феттучини», автор — Доктор Сьюз, — сказал он, и почему-то нам обоим это показалось ужасно смешным — как и всегда, когда он переделывал мои фразы в названия детских книг. «Слишком много текилы», автор — Маргарет Уайз Браун. «Он явно что-то занюхнул», автор — Эрик Карл. Рокки произносил все эти фразы голосом отца, который знакомит сына с детской классикой.
— Так о чем же нам поговорить? — спросила я.
Обычно мы обсуждали фильм, который только что посмотрели, но «Эта прекрасная жизнь» меня то раздражала, то до слез огорчала, к тому же мы оба видели ее уже раз сто.
(Джордж Бейли, в отчаянии: «Где моя жена?!»
Кларенс, сущий ангел, страшно напуганный и огорченный: «Тебе это не понравится, Джордж. Она закрывает
И вот она вбегает — в толстых очках, с охапкой книг, прижатой к бесполезной груди. Кошмарная Мери Бейли испортила себе зрение многочасовым чтением в темноте.
Как странно, что из всех профессий на свете лишь эта одна столь неразрывно связана с одиночеством, девственностью и женским отчаянием. Библиотекарша в свитере с высоким горлом. Она никогда не покидала родного города. Она сидит на выдаче книг и мечтает о любви.)
— Вообще-то у меня к тебе просьба, — вдруг произнес Рокки.
— Какая? — спросила я и откусила большой кусок пиццы, чтобы, если понадобится, пожевать подольше.
— Мой двоюродный брат женится, в Канзас-сити. Двадцать пятого марта, если не ошибаюсь. Это суббота.
Мне пришлось проглотить пиццу, чтобы выяснить, правильно ли я понимаю просьбу.
— Тебя нужно туда отвезти или ты меня приглашаешь? — спросила я.
— Я буду благодарен, если ты меня отвезешь, но вообще-то я собирался тебя пригласить.
Я откусила еще кусок. Мне не нравилось тут три вещи: свадьба, на которой я никого не знаю; путешествие на машине до самого Канзаса; размышления о том, что подумает Рокки, если я приму его приглашение.
— Ты вполне можешь отказаться. Я вовсе не обязан появиться там с дамой. Просто было бы весело.
— Я не очень-то сильна в таких делах, — сказала я. — Ты же видел меня на благотворительном вечере — разговаривала с пианистом и с барменом, вместо того чтобы знакомиться со спонсорами.
Не знаю, зачем мне понадобилось подчеркивать, что с тех пор мы с Гленном больше не виделись — на самом-то деле после концерта у нас было еще два свидания.
— Там не будет никого неприятного, — заверил меня Рокки. — Мой брат — владелец блинной, абсолютно нормальный парень. Но не бери в голову — не стоит того.
— Я посмотрю, что там у меня в еженедельнике, — сказала я. — Хотя, знаешь, двадцать пятое марта… По-моему, на тех выходных у меня была запланирована поездка в Чикаго. Но я посмотрю.
Я ведь могу и в самом деле, если что, поехать в Чикаго на выходные. В этот момент наш разговор потонул в крике — за соседним столиком заорал младенец. Прекрасный, благословенный крик.
Я как-то говорила, что никогда не встречала никого, похожего на Иэна. Вообще-то это лишь половина правды, так уж я устроена. Сейчас я поделюсь с вами своим настоящим воспоминанием — тем, которое пыталась вытеснить из сознания. Подумать только, ведь я даже не плачу вам за возможность полежать перед вами на кушетке.
В последнем классе школы мой друг Даррен как-то позвал меня в кинопроекторскую покурить. Вообще-то он не был мне другом, по крайней мере тогда. Он был для меня слишком крут — мешковатые зеленые вельветовые штаны, светлые волосы, выкрашенные в розовый цвет с помощью шипучки «Кул- Эйд», но в школе мы ходили на одни и те же спецкурсы, а значит, могли вести себя как друзья безо всяких там подготовительных этапов. До этого я еще не бывала в кинопроекторской: у меня было много разных странных увлечений, но аудио и видео к ним не относились. Впрочем, там все оказалось так, как я себе и представляла: куча выключателей и лампочек, да еще старая банка из-под краски, полная окурков. Я знала, что Даррен голубой, иначе непременно решила бы, что это у нас такое малобюджетное свидание. Он зажег две сигареты, и мы стали смотреть в окошко, за которым тянулись ряды кресел, и казалось, будто там, в зрительном зале, вот-вот произойдет что-нибудь интересное.
Он спросил, как я поживаю (за несколько недель до этого меня бросил парень, как раз перед встречей выпускников, и я притворялась, будто постепенно прихожу в себя).
— Вот бы и мне стать лесбиянкой! — вдруг воскликнула я.
Даррен раскрыл рот от изумления, он был ошарашен и задет.
— Прости, — поспешила я исправить дело. — Я не хотела… Я понимаю, что это ужасно трудно…
— Ты знаешь, что я голубой? — спросил он.
Конечно же я об этом знала. Об этом знала вся школа. Все говорили о том, какой он храбрый — не скрывает своей ориентации. Слухи о его личной жизни всегда восхищенно обсуждали в школьном кафетерии.
— Ведь я рассказал об этом только двоим. За всю жизнь.
Тогда я решилась на ложь.
— У меня нюх на геев, — сказала я. — Такой необычный талант. Нет, правда, если не получится поступить в университет, я смогу на этом зарабатывать!
— А…
Он вздохнул и стряхнул пепел на какую-то приборную панель.
— Вообще-то, может, это и в самом деле заметно, — произнес он задумчиво. — Моего папу это всегда беспокоило, еще с тех пор как мне было года три или вроде того. Он забрал у меня все раскраски.
— Раскраски? Почему?
— Наверное, я слишком сильно был ими увлечен. Потом он запретил мне играть с девочками, но мама
