Мы договорились чуть раньше, что на этот раз в целях экономии снимем одну комнату на двоих, но для этого мне пришлось пообещать Иэну, что я не буду заставлять его выключать свет на прикроватном столике и ложиться спать. Я быстро убедила себя, что, если я предстану перед судом, будет не так уж и важно, ночевали ли мы в отелях вместе или порознь. К тому же оказалось, что снимать одну комнату на двоих намного проще: разговорчивая женщина за стойкой регистрации решила, что Иэн приходится мне сыном, и спросила у него, в каком он классе и как называется его школа. («Школа Святой Марии при Церкви Бога», — ответил Иэн и долго гордился своим ответом, приговаривая: «Вот это круто! Теперь она подумает, что я католик!»)
В восемь тридцать, когда мы поужинали и съели две полные корзинки бесплатного хлеба, я отвела Иэна в номер, а потом решила, что больше всего на свете сейчас мне хочется спуститься обратно и напиться. Конечно, не до такого состояния, чтобы начать рассказывать всем подряд, чем я здесь занимаюсь, но до такого, чтобы хотя бы на минуту-другую перестать думать, что происходит сейчас в Ганнибале, зачем Рокки звонил Гленну, что Лорейн сказала полиции и сидят ли у нас на хвосте Дрейки в полицейской машине. Иэну я сказала, что отлучусь, чтобы воспользоваться местным телефоном и сделать важные звонки.
Я села у дальнего края барной стойки, достала из сумочки небольшой блокнот на пружине и ручку и положила их перед собой — верный способ отгородиться от дружелюбных незнакомцев. Я развернула табурет так, чтобы видеть весь зал. Мужчины здесь были ужасно худыми, а женщины носили кофты из флиса чуть ли не до колен. За барной стойкой стояла та же самая дама, которая нас регистрировала. Она была одета в просторную синюю кофту с вышитой на левой груди желтой птицей. Я заказала водку с тоником и сразу попросила повторить. В дальнем углу бара сидел человек, который казался нездешним. Мне не было видно его лица — только зализанные назад черные волосы и темный пиджак. Я попыталась наклониться немного вбок, чтобы рассмотреть его получше, но лица все равно не увидела, а увидела только тарелку с куриными палочками, которая стояла перед ним нетронутая, и лежавшую рядом с тарелкой очень дорогую модель мобильного телефона. Я как можно медленнее повернулась к окну, выходившему на освещенную уличным фонарем стоянку, посыпанную гравием. Там стояла моя машина, но не на том месте, где я ее оставила. И номера у нее тоже были не мои. Номера были штата Пенсильвания, с этим их изображением краеугольного камня посередине[69].
Мне захотелось убежать, сесть за руль и умчаться в другой штат, в другую страну или на другую планету, но, пожалуй, трудно было придумать что-нибудь глупее, чем отправиться будить Иэна и у всех на глазах вместе с ним поспешно покинуть гостиницу. Чего-то более умного я придумать не смогла, поэтому решила закурить. Я дрожащей рукой поднесла зажигалку к сигарете, но тут ко мне суетливо подбежала барменша.
— Дорогуша, прошу прощения, — сказала она. — Мы теперь в списке объектов исторического наследия, и у нас тут запретили курить.
Мужчина, сидевший рядом со мной, заговорил заплетающимся языком:
— Прям начнешь мечтать, чтобы нас все-таки захватили эти аферисты.
Пробормотав это, мужчина очень странно посмотрел на меня. Что означал его взгляд? «Я офицер полиции в штатском, и под пиджаком у меня оружие»? Или: «Я видел вашу фотографию на стене в почтовом отделении»?
— Я тут слышал про одного из этих аферистов — не про вас ли? — спросил он.
Конечно про меня. Я вынула незажженную сигарету изо рта, испугавшись, что сейчас ее проглочу.
— Ты слышал про анархистов, а не про аферистов, Джейк. — Барменша улыбнулась мне и пошла к другому концу барной стойки. Она уже слыхала эту пьяную болтовню.
У Джейка была густая борода, и он был единственным толстым человеком в этом помещении. Одет он был натуральным образом в рубашку лесоруба, как будто играл в массовке фильма про Вермонт, и его роль заключалась в том, чтобы бесконечно стоять на заднем плане и врезать в кленовые деревья краники для добычи сока.
— Я тут проездом, — сказала я, решив не вызывать подозрений слишком длинными объяснениями.
Джейк хмыкнул.
— К нам тут в город заявился кто-то из анархистов, — сказал он. — У них пару лет назад родился план перебраться сюда и вроде как захватить весь штат. Но выбрали Нью-Гемпшир. Правильное решение. Здесь их бы всех к черту перестреляли. Им надо всей своей оравой перебраться в Нью-Гемпшир и отделиться, к черту, от нашей страны. Будет у них Народная Республика Нью-Гемпшира, мать их.
— Анархисты, — согласилась я, кивая.
Я снова посмотрела в окно, но на этот раз обратила внимание на отражение в стекле. Черноволосый мужчина по-прежнему сидел за столом, слишком далеко, чтобы слышать наш разговор. Я могла бы сказать Джейку, что вон тот парень в стильном пиджачке и есть анархист, о котором он говорит, и пускай бы он набросился на врага и утолил жажду крови, а я бы тем временем дала деру. Но Джейк был слишком пьян, глупо было рассчитывать на его помощь.
— Всем охота приехать в Вермонт и сделать из него что-нибудь такое, чем он никогда не был. В шестидесятые к нам валили хиппи, строили тут всякую хрень на солнечных батареях, пытались разводить лам. Видали эти их коммуны?
Мы и в самом деле проезжали мимо деревянной конструкции в форме звезды, от которой во все стороны тянулись веревки для сушки белья, и вокруг было припарковано несколько стареньких «вольво».
— Ага, — сказала я. — По дороге видели одну.
— А теперь к нам сюда геи едут жениться, и еще студентики приезжают со своими лыжами. Каждый прется сюда, думает, что он вроде как сам открыл это место, как будто он, мать его, Христофор Колумб. Воткнули свой флаг в Монпелье, говорят теперь, что город принадлежит Калифорнии. Превратили нас в чертов Диснейленд!
Барменша вернулась с дальнего конца бара.
— Джейк, — попросила она, — отстань от девушки, а?
Джейк снова фыркнул и допил пиво. Пивная пена повисла у него на усах. Я поспешила вернуться к блокноту, пока Джейк снова не начал разглагольствовать, и принялась составлять список — единственный, который пришел мне в этот момент в голову Вот как он выглядел:
