черного рынка, отказываться от помощи в такой ситуации я не собиралась. Преступники должны помогать друг другу.
— Выходите на улицу, — сказал Алексей. — На хорошую погоду. Проверять телефон, хорошо, и сказать «пока», и покурить. Я буду здесь, когда автобус отправляется.
Медленно, не веря своей удаче, мы вышли на улицу и, поеживаясь от холода, стали окончательно прорабатывать наш план. Теперь, когда пути назад не было, когда билеты были куплены, конец нашего путешествия казался каким-то уж слишком неожиданным. Но тянуть дальше было бессмысленно, да и поводов для этого не осталось. Чем раньше Иэн вернется домой, тем скорее полиция перестанет его разыскивать и собирать улики. И переключится на более важные дела.
— Все в порядке? — спросила я.
— Этот парень такой крутой! — с восхищением сказал Иэн. — Почему он боится вашего папу? Думаете, эта штука правда работает?
Он протянул мне телефон, и я набрала на нем собственный номер. Мой мобильный зазвонил. Я сохранила свой номер в телефоне Иэна под именем Лора Инглз[78], и мы уселись на обклеенную жвачкой скамейку, подальше от четырех людей с чемоданами, тоже дожидавшихся автобуса. — Нам нужна легенда, — начала я. — И обязательно хорошая.
— Я вспомнила, как однажды в старшей школе на уроке испанского у нас было такое задание: нам надо было разбиться на пары и разыграть историю о том, что нас обвиняют в убийстве и нам с партнером нужно придумать себе надежное алиби на испанском языке. Потом один из партнеров выходил в коридор, а другой оставался в классе, и вся группа его допрашивала: «Что это был за ресторан?», «Какую воду вы пили?», «Какая была погода?». Мы с Радживом Гуптой были уверены, что придумали идеальную легенду: в то время, когда произошло убийство, мы ездили на пляж и любовались волнами. Ничего не происходило, мы ни о чем не разговаривали, была приятная погода, потом мы вернулись в город на красном «феррари», и все. Мы подробно обсудили свою одежду, мою прическу и даже то, достаточно ли было в баке бензина. Я отвечала на вопросы первая и справилась с задачей безупречно, а потом вышла в коридор и занялась математикой. Но не успела я включить калькулятор, как класс взорвался хохотом и сеньора Вальдес пригласила меня войти. Отчетливо выговаривая испанские слова, она объяснила мне, что я дала на первый вопрос («Какой это был водоем?») ответ, который был вполне логичен с географической точки зрения («эль лаго Мичиган»), а вот Раджив ответил: «Эль осеано Атлантико». Все время, пока мы придумывали свою историю, он представлял себе семейные поездки в Мэн, а я воображала порт с его разрисованными граффити постройками из бетона, неподалеку от которых жила моя семья.
Нам с Иэном по крайней мере не надо было заботиться, чтобы наши истории совпадали, потому что мою версию, я очень на это надеялась, никто спрашивать не будет.
— Что ты собираешься им рассказать?
— Я подумал, что можно будет сказать, что я убежал в Метрополитен-музей, как в «Архиве миссис Базиль Э. Франквайлер». Потому что ребенок вполне мог так поступить, особенно если он много читает.
В такое никто не поверит. С тех пор как была написана эта книга, они наверняка улучшили систему охраны. Ну и вообще это была выдумка. Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь на самом деле мог бы так долго прятаться в музее.
С другой стороны, сидя сейчас в холодной тени автобусной станции где-то в Вермонте, не выспавшись и зная, что дома меня дожидается детектив, а в здании автовокзала Иэна караулит русский наемник, ничего более правдоподобного я придумать и не смогла бы.
— Я могу рассказать, что делал все точно так же, как ребята из книжки. Конечно, я не буду говорить, что спал среди тех же экспонатов — с тех пор наверняка сменилась экспозиция, — но можно сказать, например, что я прятался в туалетной кабинке, когда мимо проходил охранник. И еще про то, что я мылся в фонтане!
— А как ты туда попал?
— На автобусе «Грейхаунд»! Ведь когда я вернусь домой, я буду уже специалистом в этой области! Я могу сказать, что копил деньги, которые мне давали на карманные расходы. И что парень, который торгует билетами, поверил, что мне пятнадцать лет. Я могу подробно описать им весь свой маршрут, просто задом наперед! Я запомню все города, которые мы будем проезжать!
Я похлопала себя по щекам, чтобы проснуться и как следует подумать, но это не помогло. Время шло, и пора было на чем-нибудь остановиться.
— Знаешь, думаю, они тебе в любом случае не поверят, что бы ты ни сказал, — вдруг поняла я. — Но если ты будешь упорно твердить про Метрополитен, и повторять одно и то же снова и снова, и ничего не менять в своем рассказе, и ни разу не обмолвишься о библиотеке, о Чикаго или о Вермонте, тогда они по крайней мере никогда не узнают правды. Просто отнесись к этому с юмором. Если даже тебя уличат во лжи, если скажут, что Метрополитен на прошлой неделе сгорел, просто смейся им в лицо и продолжай стоять на своем. Повторяй историю про музей снова, и снова, и снова. Даже если тебе будут угрожать. И в конце концов они сдадутся. Главное, не говори им ничего о том, как все было на самом деле.
— Из-за вас. Потому что тогда вас уволят.
— Да.
Я задумалась, стоит ли сказать ему, что, скорее всего, я уже не вернусь в библиотеку. Если спустя какое-то время он узнает, что я навсегда уехала из города, он может подумать, что теперь нет причин скрывать правду, или почувствует себя преданным и сделает это от злости.
— Даже если я не вернусь, все равно ничего не меняй в своей истории, — сказала я. — Меня не просто уволят, меня посадят в тюрьму. Очень-очень надолго.
Я вдруг задумалась, насколько это вообще было правдой. Так ли уж страшно было то, что произошло? Я пыталась отвезти его в дом его бабушки. Она оказалась погибшим солдатом. Тогда я отправила его домой. За такое меня, конечно, посадили бы, но вот надолго ли? Мы ведь все-таки не в России. Никто не станет увозить меня в черной машине под покровом ночи. Никто не подсыплет мне в водку яда.
Я вдруг неожиданно для себя принялась хохотать. Это был безумный смех вроде того, который пробрал вчера вечером Иэна, и сначала он посмотрел на меня с тревогой, а потом тоже начал смеяться. Несмотря на ветер, носившийся по автобусной станции, несмотря на огромный рюкзак, который Иэн прижимал к груди, чтобы согреться, мы от души хохотали — и это не был смех облегчения или смех, за которым скрывается грусть. Мы смеялись над абсурдностью нашей жизни. Так твоя бабушка — семнадцатилетний мальчишка? А тот жутковатый русский парень что, правда купил тебе билет на автобус? «Хорек-суперблеск»?
В конце концов нас отпустило, и несколько минут мы сидели молча, а потом я стала гонять Иэна по нашей легенде. («Что ты видел в Метрополитен-музее?» — «Ну, самое интересное было, конечно, в отделе древностей». — «Иэн, мы знаем, что ты говоришь неправду. Там по всему музею развешены детекторы движения». — «Боюсь, когда я там был, они не работали — наверное, сломались».) План был такой: он выходит в Ганнибале и по дороге в центр старается как можно меньше попадаться людям на глаза, а потом идет сдаваться в библиотеку. Эта мудрая мысль тоже пришла в голову Иэну, ведь беглец вряд ли станет возвращаться в то же самое место, откуда убежал. Да и вообще: куда еще прийти заплутавшему Иэну Дрейку, как не в публичную библиотеку Ганнибала? Я представила, как он ныряет в прорезь ящика возврата книг, Рокки сканирует его, и компьютер мигает тревожными буквами: «ПРОСРОЧЕНО!»
Я сказала Иэну, что звонить мне можно только в случае крайней необходимости, а, добравшись до Ганнибала, нужно вернуть телефон мистеру Андрееву. А еще лучше — выбросить, предварительно стерев из памяти мой номер.
Автобус приехал как-то невероятно быстро и теперь стоял и шумно отдувался, пыльный и будто куда- то опаздывающий. Я отдала Иэну все наличные, которые у меня оставались, чтобы он мог на остановках покупать себе еду, не обращаясь за помощью к своему жутковатому провожатому. Алексей вышел из здания автовокзала и стоял на почтительном расстоянии от нас, сложив руки на груди и глядя прямо перед собой, как сотрудник секретной службы.
— Я звоню вам, когда он сдан, — сказал он.
Иэн сосчитал деньги и убрал их в карман, после чего протянул мне руку, и я ее пожала. Я подумала, не обнять ли его. Но решила, что, пожалуй, не стоит: ему все-таки только десять. Я толкнула его в плечо на
