— Ну так уж там сказано.
— Вы уверены?
— Посмотри сам, когда вернешься. Кажется, это в книге Левит.
Иэн открыл заднюю дверцу и заглянул под сиденье, чтобы проверить, не забыл ли он чего. Его голос раздался с пола машины:
— Но ведь это… Типа… Это какая-то глупость!
Это была совсем маленькая победа, но я чувствовала себя невероятно счастливой. Возможно, эти несчастные креветки и омары в конечном итоге станут последней соломинкой, которая переломит отношения Иэна с пастором Бобом. Мы пошли по стоянке в сторону небольшого тихого здания.
Я снова подумала, как радовался Иэн вчера, что это он, а не кто-нибудь другой разгадал тайну города Гавр. Это было откровение, которое в определенный момент переживает каждый подросток, обнаруживающий, что у окружающих его взрослых нет ответов на все вопросы. Как и все дети, тяжело и болезненно проходящие этап взросления, он будет еще несколько лет снова и снова это осознавать. Но в случае с Иэном это было больше, чем просто крах иллюзий. Возможно, это откровение спасет ему жизнь. Оно спасало жизни тысяч людей до него, тех, которые, в отличие от моего друга Даррена, смотрели на устаревшие правила морали, на суждения родителей, теть и священников и произносили точно такие же слова: «Погодите-ка, нет. Это какая-то глупость!»
Я не допускала релятивизма в вопросах морали. Это понятно и так, ведь иначе я бы считала, что пастор Боб имеет право на собственное мнение, что Дрейки должны воспитывать Иэна так, как считают нужным. Меня всегда выводило из себя то, что фундаменталисты, когда с ними споришь о правах сексуальных меньшинств, абортах или эвтаназии, делают вывод, что ты, дескать, не допускаешь существования абсолютного права. Но на самом-то деле я верю в абсолютное право, просто я не верю в их абсолютное право! Я не верю, что непреложные истины заключены в своде арамейских правил о шляпах, менструальной крови и чередовании сельскохозяйственных культур.
Мы подошли к окошку билетной кассы, и Иэн сам обратился к служащему «Грейхаунд» — пожилому человеку с приятной улыбкой, который, казалось, пришел в восторг, что с ним заговорил ребенок. Автобус отходит в 10.45 уже через полтора часа, и если сделать всего две пересадки, Иэн окажется прямо в Ганнибале, и да, места в автобусе еще есть. Иэн нисколько не удивился — конечно, ведь Ганнибал был центром мироздания! — а я была потрясена до глубины души. И даже немного оскорблена, как будто сама Вселенная дала мне пощечину. Она не просто хотела отнять Иэна у меня и отправить обратно домой — она хотела сделать все это
— Сколько мне должно быть лет, чтобы я мог поехать на автобусе один? — спросил Иэн. Я была впечатлена: мне бы такой вопрос просто в голову не пришел.
— Если поездка длится дольше пяти часов, тебе должно быть не меньше пятнадцати.
— Слава богу, — со вздохом облегчения произнес Иэн. — Мне как раз в прошлый вторник исполнилось пятнадцать! И я получил учебное разрешение на вождение автомобиля!
Мужчина недоверчиво приподнял бровь и посмотрел на меня. Я кивнула. Да, мол, пятнадцать, можете не сомневаться.
— Возможно, вам кажется, что я мог бы быть повыше ростом, — не унимался Иэн. Как же мне хотелось, чтобы он замолчал! — Так это все оттого, что я пил слишком много кофе. От кофе дети плохо растут.
Мужчина перебирал пальцами по прилавку, теперь вид у него был уже не такой радостный.
— Мне необходимо взглянуть на документ, подтверждающий ваш возраст, — объявил он сурово.
Мы с Иэном переглянулись. Если бы я даже захотела поехать с ним, у меня не хватило бы денег на второй билет. К тому же мне пришлось бы бросить машину. И сойти с автобуса раньше — где-нибудь в Иллинойсе, не имея с собой ни денег, ни машины, ни Чикаго под боком.
— Послушайте, — попробовала я изменить тактику. — Ситуация действительно чрезвычайная. Его мать (я — не его мать), его мать очень больна.
Мужчина в ответ помотал головой.
— Эй! — вдруг раздался голос у нас за спиной. — Нет проблем! Я приехал как раз вовремя!
Я услышала в голосе сильный русский акцент.
Это был мистер Гель. Он и сейчас был в темных очках и с гладко зализанными волосами.
Я уставилась на него, на лоб, отделяющий смазанные гелем волосы от темных очков, на скулы, щетину и узкие губы, но в его лице не было ничего знакомого. Он не был ни родственником, ни другом семьи, ни партнером по темным отцовским делам в русском Чикаго.
— Я еду с мальчиком, — сказал он мужчине за прилавком. — Мы едем в Миссури, да, хорошо?
Мне хотелось схватить Иэна, заскочить в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» и запереться там, но левую руку мистер Гель держал во внутреннем кармане пиджака, и я вполне допускала, что там у него может быть пистолет.
— Ну хорошо, — произнес мужчина за прилавком и взглянул на меня, чтобы убедиться, что все в порядке, и я, вероятно, каким-то образом изобразила, что, мол, да, в порядке. — Один детский билет и один взрослый.
Он пробил билеты, и мистер Гель достал из левого кармана бумажник из крокодиловой кожи. Он расплатился тремя хрустящими стодолларовыми бумажками. Иэн выглядел еще более перепуганным, чем я, а деньги произвели на него не такое уж сильное впечатление. Я опустила ладони ему на плечи.
Как только мужчина на кассе выдал нашему русскому незваному гостю билеты и чек, мы втроем двинулись к дальней стене автостанции — медленно, нерешительно, и каждый из нас то и дело поглядывал на остальных двоих, чтобы убедиться, что мы смотримся как единая группа. От билетной кассы нас теперь отделяла шумная троица немолодых женщин в похожих зеленых футболках.
— Слушайте, — сказал мистер Гель. — Я ему не навредить. Они мне говорят, мистер Гулл меня убьет, если я его тронул. А я его и не собираюсь тронуть, хорошо? Я просто сижу в конце автобуса. Я как Роза Паркс[77], хорошо? Да? В конце автобуса. Я не хотеть иметь проблемы с мистером Гуллом, вы поверьте мне.
— Вы знаете мистера Гулла? — спросил Иэн. — Того парня с рогами на лбу?
— Так это вы оставили нам пятьдесят долларов, — поделилась я неожиданной догадкой. — Тогда, у аптеки.
Я только теперь сообразила, что все это время держу Иэна за плечи и вонзаю в него ногти. Мистер Гель наконец-то снял темные очки. У него были маленькие зеленые глазки.
— Слушайте, я не имею в виду вас напугать! — сказал он. — Вы очень красивая девушка, хорошо, и я не имел желания страшно пугать!
С этими словами он протянул мне визитку, на которой стояло его имя — Алексей Андреев, а чуть ниже — там, где принято указывать должность, — было написано: «Надежно и незаметно».
— Раньше я много раз работаю с мистером Леоном Лабазниковым и никогда не ошибаюсь.
Каким же неверным оказалось мое предположение, что сигары в коробке из-под обуви — подарок в благодарность за какую-нибудь прошлую или будущую услугу. Это была благодарность за услугу, которую окажут прямо сейчас. Наверное, там и стопка денег тоже лежала. А в то утро в доме у Лабазниковых нас, вероятно, не отпускали так долго потому, что должны были дождаться появления мистера Геля. Но вот каким образом мой отец обо всем узнал, мне оставалось только догадываться. Как так вышло, что я верила его выдумкам двадцать шесть лет, а он мою раскусил меньше чем за десять минут?
Алексей засунул руку в другой карман пиджака и вручил Иэну блестящий мобильный телефон, одну из последних, плоских моделей.
— И еще вот это, хорошо? — сказал он. — Мальчик может проверить, вы увидеть, что оно работает, он может все время держать телефон в руке.
— А что же будет с вашей машиной? — поинтересовалась я.
Алексей рассмеялся.
— Она одноразовая, — сказал он.
Я чувствовала себя уже гораздо спокойнее. Кем бы ни был этот человек, где бы он ни проходил обучение и какие бы преступления за ним ни числились, он твердо и бесповоротно был на моей стороне. И хотя я терпеть не могла принимать от отца деньги, заработанные на незаконных сделках русско-чикагского
