– Чёрт побери, (цензура), (цензура), да в (цензура), куда мы попали, (цензура)? – отойдя на полсотни шагов, Стрельцов, наконец, дал выход своим эмоциям. – Блин, эти бородачи в кольчугах, прям, чингисханы какие-то. За пять минут напридумывали, как завоевать полмира, нафиг… А вот хрен им. Нет у меня никакого желания терять своих людей ради прихоти сотников Остея, чёрт возьми! Артур, чего молчишь? Скажи хоть что-нибудь
– А что сказать, Сергей? – пожал плечами я. – Народ здешний мыслит категориями своего века – убивай, завоёвывай, грабь, порабощай. Фиговый листок демократии, лживые 'права человека' и власть массмедиа здесь ещё не изобрели. Нам здешние расклады по-барабану, самим бы выжить, да домой свалить… Теперь-то, хоть, не сомневаешься, что мы в четырнадцатом веке?
– Да, какие, теперь, (цензура), сомнения, – шумно вздохнул майор. – Нет, будь нас, здесь, батальон спецназа с усилением, я бы, может, и подумал бы о планах по завоеванию отдельно взятой страны. Чтобы совесть на каждом шагу не мучила…
– Сотник Мирон спешит, за ним ещё один воин бочонок тащит, – услышав шум шагов за спиной, обернулся молчавший до этого Мышкин. – Литров на тридцать, похоже.
– Бояре, негоже самим мёд нести, неправильно то. Евдоким стащит до самых повозок, – догнав нас, произнёс сотник, кивая на сопящего под тяжестью груза ратника. – Весьма вы Ляксандра Андреевича порадовали, исцелив его побратима кровного, Кирилла Рыжебородого. Князюшка наш крепко огорчился, когда адовы душегубы исподтишка Кирюху поранили.
– Мирон, с этого момента давай поподробнее, – сразу же навострил уши я.
– Так я и молвлю: зимы три обратно Рыжебородый спас жизнь князю, вот с тех пор то они оба и побратимы, – удивлённо покосившись на меня, мол, неужели боярин не знает про кровное братство, уточнил Мирон. – Зело теперь рад Ляксандр Андреевич, когда вы спасли Кирилла от неминуемой смерти. Добрый ваш лекарь, ой как добрый.
– Всё, пришли. Евдоким, ставь бочонок на ящик, – жестом указав, куда водрузить княжеский дар, произнёс Стрельцов. – Всё, ратники, спасибо за помощь.
Слегка поклонившись в ответ, оба дружинника развернулись, и неторопливо пошагали обратно. Глянув на парней, я сразу же отметил, что Юра Вонг почти незаметно провожает удаляющихся ратников стволом лежащей на коленях винтовки. А Роман Скорохватов как бы невзначай поглаживает приклад пулемёта, удобно положенного, словно на бруствер, на ящик с дизель-генераторами.
– А мы здесь ужинать собрались. Присаживайтесь к костру, командир, вот, и оленина поспела, – кивнув на ящик с цинками, произнёс капитан Коваль. – Док, а что в бочке-то?
– …Вот такие у нас дела, товарищи, – закончил свой краткий рассказ о визите к князю наш командир. – Теперь мы являемся лучшими друзьями и верными союзниками дружины князя Александра Андреевича. Завтра он намерен продолжить свою поездку в Москву, а потом, не исключено, захочет завоевать полмира, имея таких союзников, как мы.
– Для начала Остею хорошо бы остаться в живых в самой Москве, – заметил я, принимая из рук Коваля свою папку с блокнотами. – Мы, если пойдём вместе с князем, то также окажемся в осаждённом городе.
– Артур Иванович, а сколько там, в Москве, народа погибло при взятии города Тохтамышем? – поинтересовался Кравченко.
– От двадцати до двадцати пяти тысяч, если верить некоторым современным историкам, – припомнил я прочитанное у одного скандально известного исследователя архивов и разнообразных старинных тайн. Уж очень всякие холёные либарастические профессора и прочие педриотические дятлы не любили того дядьку: он рубил историческую правду-матку сплеча, невзирая ни на лица, ни на красоту официальных версий нашей многострадальной истории. А эта правда – она иногда весьма страшная, словно сидящая на героине спившаяся проститутка пенсионного возраста, и нафиг никому не нужна. – Полагаю, что татары убили не менее пятнадцати тысяч жителей Москвы. Поэтому нам следует решить – полезем ли мы изменять историю, либо отсидимся где-нибудь в тихом уголке.
– Вечно, ты, Иваныч, вперёд батьки в пекло лезешь, – покачал головой майор. – Ладно, в главном ты прав: нам необходимо сделать выбор, от которого много что в мире может существенно измениться.
Сидящие у костра спецназовцы затихли, устремив внимательные взоры на Стрельцова. Стало слышно, как закипает в котелке вода, потрескивают угольки, вдалеке перекликаются дозорные, где-то в княжеском стане ржут лошади.
– Я не умею красиво сочинять всякую хрень, поэтому скажу чистую правду – я не знаю, как мы здесь очутились, и возможен ли путь обратно, – глухо зазвучал голос майора. – Не исключено, что мы не вернёмся отсюда домой, товарищи… Как командир, я несу ответственность за жизнь каждого из вас, поэтому, (цензура), никому не позволю сдохнуть хрен знает за чьи интересы в этой переделке!
Слушая Стрельцова, я машинально всматривался в лица спецназовцев, пытаясь определить психологическое состояние своих товарищей по несчастью. Поймав мой, вероятно, излишне наряжённый взгляд, сидевший прямо напротив капитан Коваль слегка усмехнулся, подмигнув в ответ. Да, не просто так Владимир получил свой позывной, напоминавший о неуязвимой фантастической боевой машине в человеческом обличии. На прошедшего кровавую мясорубку двух чеченских войн Коваля можно смело положиться в любой ситуации, он никогда не подведёт. Стоит Стрельцову отдать приказ, и Володя моментально превратится в того самого Шварца, именем которого арабские наёмники пугали в горах молодое поколение рекрутов-боевиков.
– С этой минуты приказываю считать, что началась мировая война, а мы находимся в автономном рейде в полном отрыве от основных сил. Почти каждый из нас проходил через подобные командировки, и большинство прекрасно знает, что и как, – железным тоном продолжал наш командир. – У каждого из нас, и у меня в том числе, дома остались родные и близкие. Думаю, что там им ничего не грозит, наоборот – командование обязательно окажет всяческую помощь нашим семьям. Если кто-то почувствует, что не в состоянии справиться с этим грузом, не предлагаю, а приказываю – обращаться ко мне, к доктору, либо к Артуру Ивановичу. Вопросы есть?
Понятно, что произнося столь проникновенную речь, Стрельцов, прежде всего, обращался к бойцам- срочникам, которым, безусловно, требовалась моральная поддержка со стороны более старших товарищей. Ну, и, в какой-то мере, слова майора касались лейтенанта Скорохватова, самого молодого из офицеров, а может быть – и меня. Остальные спецназовцы являлись достаточно закаленными в последних военных конфликтах мужиками, а кроме того, представляли собой спаянную дружбой, потом, и кровью боевую команду.
– Слышали, бойцы? – обернулся к одному из мехводов Степан Кравченко. – Не вешать нос, никто вас в обиду не даст, в рабство местным не продаст.
– Да мы и не вешаем нос, товарищ старший лейтенант, – не совсем уверенным тоном ответил Василевский. – Вот, только, мало нас…
– Мало? С чего это ты, Леонид, решил, что нас мало? – поинтересовался капитан Хабибуллин. – Говори смело, здесь все свои.
– Ну, я и Виталик, т.е. старший сержант Бондаренко, не имеем никакого боевого опыта, хотя и служим прилично, – поняв по жесту Стрельцова, что можно высказывать любые мысли, произнёс Василевский. – Товарищ майор, ну, Артур Иванович, работает в полиции, и служил очень давно. Остаётесь вы семеро, товарищ капитан, воевавшие на реальной войне. Вот так, как-то.
Ага, а механик-водитель вовсе не дурак, хотя и разгильдяй порядочный. Ну, в таком духе о нём отзывались его непосредственные начальники. Но боец сразу же уловил свою главную проблему – оба срочника не видели настоящего врага в своих прицелах, не стреляли по живым людям.
– Что же, вполне логичное умозаключение, товарищ старший сержант, – кивнул майор. – Боевой опыт – вещь, безусловно, ценная, и Артур Иванович, действительно, служил лет двадцать с гаком назад, ещё при
