— Вам не за что извиняться, — успокоила вдова. — Это я должна извиниться за свой вид.
Падре вытащил из кармана истрепанный, без переплета требник.
— Если вам угодно, можете еще немного отдохнуть, а я пока помолюсь, — предложил он.
Вдова возразила:
— Нет, я чувствую себя уже лучше.
Не открывая глаз, она прошла в конец коридора и, вернувшись, с величайшей аккуратностью повесила платок на подлокотник складного стула. Когда она села напротив падре Анхеля, тому показалось: вдова помолодела на несколько лет.
— Падре, — произнесла она ровным, без надрыва голосом, — мне нужна ваша помощь.
Падре Анхель сунул требник в карман:
— Я к вашим услугам.
— Речь пойдет снова о Роберто Асисе.
Роберто Асис не сдержал данное жене обещание забыть об анонимке. Сказав, что уезжает до субботы, он внезапно вернулся домой в тот же день, поздно вечером, и до самого утра, пока его не свалила усталость, просидел в темной комнате в ожидании предполагаемого любовника жены.
Падре Анхель выслушал ее в растерянности.
— Но ведь это же все выдумки, — сказал он.
— Вы не знаете Асисов, падре, — ответила вдова. — У них адское воображение.
— Ребеке известно мое мнение по поводу анонимок, — сказал он. — Но если вы хотите, я могу поговорить и с Робертом Асисом.
— Ни в коем случае, — возразила вдова. — Это еще больше распалит его ревность. Вот если бы вы коснулись анонимок во время воскресной проповеди, это, я уверена, заставило бы Роберта Асиса задуматься.
Падре Анхель развел руками.
— Но это нелепо! — воскликнул он. — Это означало бы придать анонимкам важность, какой они не обладают.
— Нет ничего важнее, чем предупредить преступление.
— Вы считаете, что может дойти до этого?
— Я не только так считаю, но точно знаю, что мне не хватит сил не допустить преступления.
Вскоре они сели за стол. Босоногая служанка подала рис с фасолью, тушеные овощи и большое блюдо с фрикадельками в густом коричневом соусе. Падре молча принялся есть. Жгучий перец, тяжелая тишина дома, сердечная смута, беспокойство, овладевшее священником, словно перенесли его в душную комнатенку в Макондо. Когда-то в такой же пыльный и знойный день он, молодой священник, отказал в христианских похоронах одному висельнику-самоубийце, тело которого злопамятные жители Макондо предавать земле не хотели.
Вспотев, падре расстегнул воротник сутаны.
— Хорошо, — сказал он вдове. — Тогда постарайтесь сделать так, чтобы Роберто Асис на воскресной мессе был.
Вдова Асис это ему пообещала.
Доктор Хиральдо и его жена, никогда не отдыхавшие во время сиесты, в этот день провели послеобеденное время за чтением рассказа Диккенса. Они расположились на внутренней террасе: он — слушал, лежа в гамаке, закинув руки за голову и сплетя пальцы на затылке, а она, с книгой на коленях, сидя спиной к пламенеющей на солнце герани, читала. Читала она спокойно, артистично, не меняя позы. До самого конца чтения не поднимала головы, но и закончив, она так и осталась сидеть с раскрытой на коленях книгой; муж умывался под краном. Неуемное пекло предвещало бурю.
— А рассказ не показался длинным? — после продолжительного раздумья спросила она.
Точно рассчитанным — профессиональным — движением врач убрал голову из-под крана.
— Считается, что это короткий роман, — став перед зеркалом и намазывая бриллиантином волосы, сказал он. — Но я бы скорее сказал, что это длинный рассказ. — Втирая вазелин в кожу, он закончил: — А критики, вероятно, заявили бы, что это — короткий рассказ, только слишком уж растянут.
Жена помогла ему одеться в белый льняной костюм. Ее можно было принять за старшую сестру — и не только из-за спокойствия, с каким она ему прислуживала, но и из-за холодности во взгляде, делавшей ее много старше своих лет. Прежде чем уйти, доктор Хиральдо отдал ей список предстоящих визитов — на случай если он срочно кому-нибудь понадобится — и поставил стрелки картонных часов висевших в приемной, на пять, это означало: доктор вернется в пять.
Улица гудела от зноя. Доктор Хиральдо шел по теневой стороне. Он чувствовал: несмотря на вязкую духоту, дождя сегодня не будет. Стрекот цикад лишь подчеркивал безлюдность набережной. Корова была уже сдвинута с мелководья; течение реки унесло ее — запах падали исчез, но в воздухе словно образовалась зияющая пустота.
Из гостиницы его окликнул телеграфист:
— Телеграмму вы уже получили?
Доктор Хиральдо впервые слышал о телеграмме.
— Сообщите условия отсылки, подписана Аркофаном, — сказал по памяти телеграфист.
Вместе они направились на почту. Пока врач писал ответ, телеграфист, сморенный сном, стал клевать носом.
— Речь идет о соляной кислоте, — без особой надежды, что ему поверят, объяснил врач. И, закончив писать телеграмму, вопреки своему предчувствию утешительно добавил: — Может быть, сегодня вечером будет дождь.
Телеграфист начал подсчитывать слова. Врач не слушал его: он увидел толстую книгу, лежавшую раскрытой рядом с телеграфным ключом. Спросил, не роман ли это.
— «Отверженные», Виктор Гюго, — ответил телеграфист, продолжая работать. Поставив штамп на копии телеграммы, телеграфист вновь подошел к доктору. — Думаю, этого романа нам хватит до декабря.
Доктор Хиральдо знал: уже давно все свое свободное время телеграфист передает стихи телеграфистке из Сан-Бернардо-дель-Вьенто[14]. Но доктор не знал, что он читает с ней также и романы.
— О, это уже серьезно! — сказал он, листая захватанный том, разбудивший в нем неясные воспоминания отрочества. — Но Александр Дюма был бы, наверное, более кстати.
— А ей нравится Гюго, — объяснил телеграфист.
— Ты уже познакомился с ней?
Телеграфист отрицательно покачал головой.
— Нет, но это не имеет значения, — заявил он, — я узнал бы ее где угодно по прыгающему выстукиванию буквы «р».
В этот день доктор Хиральдо выделил часок дону Сабасу. Когда доктор пришел, тот лежал в кровати, укутанный простыней от пояса до пят; вид у него был изможденный.
— Карамельки понравились? — спросил врач.
— Жарко, спасу нет, — пожаловался дон Сабас и с трудом повернул свое тучное бабье тело. — Укол мне сделали после обеда.
Положив чемоданчик на стоящий у окна столик, доктор Хиральдо открыл его. Во дворе стрекотали цикады, комната была затенена густой листвой деревьев. Дон Сабас вышел во двор и помочился. Когда доктор набрал в пробирку янтарной жидкости для анализа, больной почувствовал себя лучше. Наблюдая за манипуляциями, связанными с анализом, он сказал:
— Знаете, доктор, как не хотелось бы умереть, так и не узнав, чем кончится эта история.
— Какая история?
— С анонимками.
Кротким взглядом дон Сабас следил за тем, как доктор подогрел пробирку на спиртовке, потом понюхал. Бесцветные глаза больного вопрошающе смотрели на врача.
— Результат хороший, — сказал врач, выливая пробу во дворе прямо на землю. Потом внимательно
