Маркиз де Сад и XX век (сборник)

для увеселений женщин и держал их там взаперти. Евгений Дюрен усматривал в графе Шароле прототип некоторых садовских либертенов, связывая его эротическую практику с «психозом неполноценности» (Psychose der Minderwertigkeit), (E.Duhren. Neue Forschungen Uber den Marquis de Sade… S.41–42).

(4) ad infinitum (лат.) — до бесконечности.

Сад^*

(1) Перевод эссе М. Бланшо «Сад» выполнен по изданию: Maurice Blanchot. Lautréamont et Sade. P., éd. de Minuit, 1963, pp.19–75. Во введении к книге «Лотреамон и Сад» Бланшо высказывает ряд принципиальных для него мыслей о соотношении литературы и комментария. Критика, по его мнению, не является внешним самой литературе суждением о ее ценности, она неотделима от самого опыта возможности литературы. Опыт комментирования совершается в самоисчезновении комментатора, в его растворении как фигуры в акте интерпретации. Это пространство исчезновения уже принадлежит реальности литературного произведения, уже работает в нем, делая произведение одновременно возможным и невозможным. Сущностное несовпадение с самим собой составляет природу литературы, а не просто существо творчества Сада и Лотреамона. Из этого изначального несовпадения критик извлекает свое право на существование: «…когда она [критика — М.Р.] говорит, никогда не говорит именно она, она — ничто… Она — ничто, но это такое ничто, в котором произведение, молчаливое и невидимое, только и может быть тем, что оно есть. Критика — это пространство резонанса, в котором на мгновение превращается в речь неречевая, неопределенная реальность произведения.» (M. Blanchot. Lautréamont et Sade…, p. 11.) Маркиз де Сад, с его философизацией литературного опыта и одновременной театрализацией опыта философствования в чистом виде, по Бланшо, являет заложенный в любой подлинной литературе «живой резерв пустоты».

(2) Ад (l'enfer) библиотек — так в крупных французских библиотеках назывались помещения, в которых хранились запрещенные, недоступные основной массе читателей книги (примерно то же в советском словоупотреблении называется «спецхраном»). Книги Сада более полутора веков составляли неотъемлемую часть этого «ада».

(3) Жан Полан (1884–1968) — писатель и литературный критик, член Французской Академии (с 1963 г.). Ему принадлежит известное эссе о Саде «Маркиз де Сад и его сообщница», одно из положений которого — «Жюстина — это сам Сад» — вызвало в свое время бурную полемику. «В любопытной книжке Кребийона „Письма маркизы де М.“, — писал Ж. Полан, — нежное чувство и ревность, потребность в любви и связанные с ним угрызения совести, желание и кокетство воссозданы очень проникновенно, настолько проникновенно, что ни на одной стадии этого повествования читатель не может толком понять, были ли маркиза и граф любовниками. „Жюстина“ является полной противоположностью [такой литературы — М.Р.]. Любовные приключения Жюстины — столь же разнообразные, сколь и недобровольные — воспроизведены в мельчайших подробностях, но без какого- либо намека на то, какие чувства — желание, любовь, отвращение, безразличие — испытывала героиня. По правде говоря, об этом можно только догадываться. Но сам Сад о них прекрасно знает. Знает потому, что Жюстина это и есть сам Сад». (J. Paulhan. The Marquis de Sade and His Accomplice. — in: The Marquis de Sade. Justine, Philosophy in the Bedroom and Other Writings, New York, Grove Press, 1965, p.35).

(4) Захер-Мазох, Леопольд фон (1836–1895) — австрийский писатель, автор романа «Венера в мехах» и других произведений. В некоторых из них обрисован комплекс, связанный с получением наслаждения мужчиной от максимальной жестокости по отношению к нему со стороны женщины. В труде «Сексуальная психопатия» (1886) Краффт-Эбинг попытался дать научное обобщение литературной практики Захер-Мазоха, введя в употребление (прижившийся затем в психоанализе) термин «мазохизм». Детальный сравнительный анализ текстов Захер-Мазоха и Сада был проведен Жилем Делёзом в его работе «Представление Захер-Мазоха» (1967).

(5) Бланшо, видимо, имеет здесь в виду статью П. Клоссовски «Под маской атеизма» (философия Сада объявлялась там одной из радикальных форм негативной теологии), от многих положений которой сам автор позднее отказался.

(6) Bildungsroman (нем.) (буквально: роман воспитания) — распространенная в XVIII–XIX вв. литературная форма с более или менее выраженной дидактической направленностью.

(7) N'est pas détruit qui veut — «не разрушают по произволу» или «одного желания разрушать недостаточно».

Сад и обычный человек^*

(1) Перевод сделан по изданию: Georges Bataille. L'Érotisme. P., 1957, Union Générale d'Editions, pp. 196–217. Хотя тексты Батая о Саде были написаны одновременно или даже несколько позднее работ Клоссовски и Бланшо, его философия — с ее понятиями суверенности, трансгрессии, чрезмерности и эротизма — оказала, пожалуй, решающее влияние на сам характер этой интерпретации (я разделяю мнение Ж-Ж. Повера, что в случае Батая, Клоссовски и Бланшо речь идет о единой стратегии интерпретации Сада при довольно существенных тактических различиях).

В основе творчества Батая лежит «инцестуозное» прочтение Гегеля и Ницше (одного как другого и наоборот). Господин, по Гегелю, — тот кто рискует жизнью; это такое для-себя, которое не привязывается к конкретному здесь-бытию, хотя остается привязанным к истории, труду, к тем, кто трудится и производит смысл. Самосознание господина остается продуктом его признания в движении истории и опосредования произведенными Другим вещами. По замечанию Жака Деррида, «сохранять жизнь, поддерживать себя в ней, работать, откладывать удовольствие… относиться к смерти с уважением в тот самый момент, когда ей надо заглянуть в лицо — таково рабское условие господства и истории, которую оно делает возможным». (J. Derrida. L'Ecriture et la différence. P., 1967, p.375). Этому миру внеположна только абстрактная негативность непосредственной смерти.

В этом пункте Батай делает свой основной философский ход (который, правда, катапультирует его за пределы философии): он объявляет абсолютную негативность смерти, экстаза, желания без цели, эроса и т. д. чистой позитивностью до представления, или суверенностью. Суверенность, утверждает он, внеположна знанию как миру опосредования и воспризнания.

Суверенность опирается на чистую случайность, поэтому философия Батая это философия оснований, а почему бы в таком случае не эротическая литература (Батай с гордостью называл себя «порнографом») или не экономика чрезмерных трат (потлатч)?

(2) Особая роль Сада в придании человеку статуса суверенного существа связана, по Батаю, не только с глубиной непризнания им принципа реальности и видением любой формы социальности как извращающей природу первоначальных человеческих импульсов, но и с позитивным утверждением самого фантазма как единственно реального, хотя и нереализуемого. Суверенность порывает с модусом здравого смысла, реальное радикально разводится с реализуемым.

(3) Бесцельная растрата, — опираясь на «Опыт о даре» Марселя Мосса и на исследования Франца Боаса о северо-американских индейцах, Батай развил концепцию экономики бесцельных растрат (типа потлатча) как первичной по отношению к буржуазным экономикам, опирающимся на принцип предельной полезности и устремленным к максимуму прибыли при минимуме затрат. Батай неустанно настаивал на производное™ экономик, в основе которых лежит принцип рационального поведения производителя. Нетрудно проследить преемственность этих воззрений Батая с протестом самого Сада против попыток теоретиков естественного состояния превратить человека в изначально разумное — а у Руссо еще и доброе — существо.

Суверенный человек Сада^*

(1) Перевод выполнен по изданию: George Bataille. L'Erotisme. P.,1957, Union Générale d'Editions, pp.182–195.

(2) Кинси, Альфред Чарльз (1894–1956) — американский зоолог и