Коналл облизнул пересохшие губы.
— Я подумал, что Декстеру будет удобнее у меня на кровати.
— Нет, — возразила она, не подозревая о том, какое направление принял ход его мыслей. — Положите собаку на пол, чтобы ему не пришлось спрыгивать с кровати вниз. Давайте, я устрою ему постель в углу.
Сдернув с кровати покрывало, Шона свернула его несколько раз, пока не получилась большая квадратная подушка, и положила ее на пол рядом с кроватью.
— Иди сюда, мальчик, — позвала она с пола.
Собачий хвост пришел в движение, и Коналл опустил пса на пол. Приволакивая сломанную лапу, Декстер направился к Шоне.
— Ты хорошо его перевязала, — похвалил Коналл. — Нога находится в выпрямленном положении и в состоянии покоя. Повязка удобна и не позволяет ему наступать на лапу. Славный лубок получился из подручных средств.
Шона почесала Декстера за ушами.
— Сейчас, может, он и выглядит глупо, но через несколько недель начнет ходить. Его нельзя выпускать на улицу. Если повязка промокнет, лапа начнет гнить.
Хотя Коналлу доводилось много видеть гангренозных и некротических ран, при мысли, что нечто подобное может случиться с Декстером, он про себя застонал.
— Не уверен, что горничной понравится убирать за ним. Но я готов пожертвовать удобством и временно разделить с ним жилье.
— Я рада. Компания ему не помешает, — сказал Шона, почесывая собаке голову.
Ее губы растянулись в улыбке, и Коналл поразился тому, как подействовало на него ее новое выражение лица, потому что не видел прежде, как она улыбается. Оказывается, Шона была очень привлекательной, когда не играла роль скотницы или потрясающей оружием воительницы.
В дверь тихо постучали.
— Войдите.
— Ваш ужин, сэр.
Вошел Баннерман с подносом, который поставил на стол в углу спальни.
— Спасибо. Да, Баннерман, еще не посмотрите, нет ли какого‑нибудь платья для Шоны? Свое, похоже, она пожертвовала Декстеру. Мы же не можем допустить, чтобы она вернулась к себе в комнату в одной сорочке.
— Будет сделано, сэр.
Бросив на Шону полный презрения взгляд, камердинер бесшумно закрыл за собой дверь.
— Ты ужинала?
Девушка хмыкнула, и он решил, что использовал неверное слово. Слуги не ужинают.
— Нет.
— Тогда прошу, располагайся.
Он выдвинул из‑за стола зачехленный стул.
Она как будто растерялась и опасливо подернула плечом.
— Я не могу.
— Я настаиваю. Доктор заслужил свой отдых. Кроме того, я совсем не голоден, и будет жаль, если ужин пропадет.
Она снова улыбнулась и поднялась с пола.
— Ладно. Раз вы настаиваете.
Шона заняла предложенное место, но рук от колен не оторвала, прикрыв правую ладонь левой.
— Мне поухаживать за тобой, или сама справишься?
Она явно испытывала неловкость.
— Позволь мне, — предложил Коналл и щедро наполнил ее тарелку кусками жареной баранины и картофелем.
— Достаточно, — рассмеялась она. — Я не могу столько съесть. Может, остальное отдать Декстеру?
Коналл рассмеялся:
— О, о нем не беспокойся. Декстера ждет настоящий пир.
Положив мясо в другую тарелку, Коналл поставил ее перед пойнтером. Собака тут же отправила мясо в пасть.
Шона ела более сдержанно, хотя, как подозревал Коналл, была не менее голодной, чем его пес. Она с помощью ножа и вилки порезала мясо на ломтики и ела с почти показной благообразностью, как будто хотела продемонстрировать ему свои аристократические манеры. И в то же время едва не урчала от удовольствия, поскольку была голодна.
Коналл сел напротив и налил себе немного вина.
— Нужно обладать незаурядной отвагой, чтобы восстать против ружья егеря. Я до сих пор не знаю, что это было: демонстрация храбрости или безрассудства.
От свечи на столе на ее черты падали золотистые отблески.
— А вы как думаете?
Он вздохнул:
— И то и другое, полагаю. Твоя преданность меня восхищает, особенно если учесть, что утро мы начали со скандала. Но зачем ты так рисковала во имя спасения моей собаки?
Шона лишь пожала плечами, оставив ответ при себе.
Разглядывая ее, он поставил локоть на стол.
— Баннерман считает, что тебя стоит наказать.
— За что?
— За несоблюдение субординации. Открытый вызов егерю, неповиновение миссис Доэрти, непризнание старшинства самого Баннермана.
— Я только хотела спасти собаку. А никто другой, похоже, этого не хотел.
Ее губы сложились в прелестную гримасу обиды. Коналлу нравилась ее обворожительная манера растягивать гласные. Она произнесла не «только», а «то‑о‑лько».
— Я согласен с тобой и по этой причине приму противоположное решение и предложу награду.
— Правда? — Шона улыбнулась и вытерла губы кончиками двух пальцев. — Что за награду?
Чувственность жеста, каким она коснулась своего рта, опалила его огнем, и ему захотелось попробовать вкус еды на ее губах.
— Не знаю. А чего бы ты сама хотела?
Опустив веки, Шона погрузилась в раздумье. Когда вновь открыла глаза, то игривой Шоны не стало.
— Нашу свободу.
Улыбка исчезла с его лица.
— Прошу прощения?
— Для Уиллоу и меня. Разорвите наши контракты об обучении. Освободите от обязательств и отпустите нас.
На такой ответ он не рассчитывал.
— Я не могу этого сделать, — ответил Коналл.
— Почему? — спросила она.
— Потому что… вы обе не достигли совершеннолетия. Мой долг как вашего хозяина заботиться о вас…
— Об этом никто не узнает.
Его долг не имел никакого отношения к его решению. Правда состояла в том, что он просто не хотел этого делать. Шона зажгла в нем какую‑то искру, и он хотел продолжения, разрази его гром.
— Я буду знать.
Она уткнула взгляд в тарелку и некоторое время хранила молчание.
— Тогда позвольте мне спать в одной комнате с сестрой. Прошлой ночью мы впервые спали порознь.
