Навстречу им попалась госпожа Бракконе.
— Здравствуйте, — быстро сказала Мейджори, отворачиваясь.
Затем, обращаясь к Форстетнеру:
— Я прекрасно помню, пятьдесят тысяч вы мне уже дали. Вам осталось бы только дать мне еще пятьдесят тысяч…
— Хе! — запротестовал Форстетнер.
— Это вполне разумная цена, — заметила она. — В разгар сезона эта вилла сдается за сто пятьдесят тысяч лир.
— Так вы покидаете нас! Из-за меня! — воскликнул Форстетнер. Голос его снова стал слащавым. — На Капри мне бы этого не простили, Мейджори.
— Нет, — возразила она, — я поселилась бы в отеле.
— Я выглядел бы дикарем.
Форстетнер манерно помахивал рукой, свободной от трости.
А владелец виллы в этот момент зашел на свою бывшую виллу.
— Я приглашаю вас сегодня вечером зайти к нам поужинать, — предложил Рамполло. — Отпраздновать сделку.
— С удовольствием.
— Мы организуем маленькую, скромную трапезу.
Потом он робко добавил:
— Вы не забудете о моей премии?
— Давайте уладим это сейчас же, — сказал владелец виллы.
И открыл портфель.
— Ну, так что, ушел, наконец, портфель? — спросила Сандра.
Андрасси посмотрел на нее удивленно.
— Разумеется, — подтвердил он.
Они сидели под оливковым деревом. Перед ними, внизу, простиралось море.
— Где он, интересно, теперь? В комнате владельца? На вилле у Мейджори Уотсон?
— Скорее всего, — сказал Андрасси. — А что? Почему ты спрашиваешь?
— Да так, — ответила она. — Просто очень забавно. Так много денег. Сколько людей они могли бы сделать счастливыми.
Она сидела, обхватив руками колени и прижавшись к ним щекой, к своим таким свежим и таким гладким коленям. Взгляд ее был устремлен в пространство.
— И никто даже не попытался украсть его.
Она посмотрела на Андрасси. У него был рассеянный вид.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем, — сказал он. — Я смотрел на море.
— А ты не мог попросить немного?
Он повернулся к ней.
— Немного этих денег, — добавила она.
— На каком основании?
Рамполло вошел в бакалейный магазин. Он купил вина, сыру.
— Какой самый лучший?
И он расплатился. Бледно-розовым банкнотом, совсем новеньким банкнотом, который хрустел у него между пальцев.
— Это невероятно, ты что, делаешь их? — спросил бакалейщик.
— О! Дуглас… — сказала Мейджори.
Они дошли почти до самой виллы Сатриано. Море. Оливковые деревья Мейджори уже не выглядела уверенной в себе женщиной. Ее поднятое к Форстетнеру лицо выражало внутреннюю напряженность и беспокойство.
— Дуглас! Вы бы оказали мне огромную услугу.
Форстетнер ответил с яростью:
— Таких услуг не оказывают.
— Мне нужны эти деньги.
— Всем нужны деньги.
— Мне они нужны, чтобы жить, Дуглас. Чтобы жить!
Она прокричала это. Форстетнер остановился.
— Если вы не дадите мне этих денег, я покончу с собой. Сейчас же.
— Покончите с собой?
Форстетнер пожал плечами, или, точнее, приподнял в свойственной ему манере только одно правое плечо.
— Покончите с собой? Так просто с собой не кончают.
— У меня больше ничего нет, — сказала она. — Больше ни одной лиры.
— Напишите своим друзьям.
— Каким друзьям?
— Своим друзьям в Нью-Йорке.
— Я никого не знаю в Нью-Йорке.
Потом очень быстро:
— Дуглас, о! Я сейчас вам все расскажу… Дуглас, я никого не знаю в Нью-Йорке. Я никогда не жила в Нью — Йорке. Я жила в Боулдере.
— В Боулдере?
Форстетнер от неожиданности даже вскрикнул. И ошарашенно взглянул на Мейджори.
— В Боулдере? А где он находится, этот Боулдер?
— В Скалистых горах.
— И что вы хотите, чтобы я делал в этих ваших Скалистых горах?
Его лицо перекосилось от ярости и разочарования. Она смотрела на него, ничего не понимая. Они остановились и стояли друг против друга.
— Я туда не вернусь, — сказала она.
И другим тоном:
— Дуглас, вы всегда были так добры ко мне!
Он хрюкнул, уставившись на нее своими маленькими серыми глазками.
— Я знала это, — проговорила она. — Я знала, что, когда кончатся деньги, я покончу с собой. Я так решила. И у меня нет страха. Но теперь я нашла Станни. Дуглас, попытайтесь понять. Я нашла Станни. У меня никогда не было Станни. А теперь он был у меня, был всего несколько дней. Несколько дней, Дуглас. Это очень мало. Я не хочу его потерять… Не сразу… Дуглас, дайте мне еще несколько дней. Только пятьдесят тысяч лир. Я буду очень экономна. Я буду тратить самый минимум, не больше. Я не буду есть. Но мне нужно, мне нужно еще несколько дней. Дуглас, я умоляю вас! Вы всегда были так добры! Ну что вам стоит?
Она плакала. Все ее маленькое лицо сморщилось. И она дрожала. Дрожала под своими черными очками, под своей желтой шляпой.
— У вас столько денег. Если бы владелец дачи запросил с вас на пятьдесят тысяч лир больше…
— Нет! — злобно отрезал Форстетнер.
— Вы могли бы занять вашу виллу сейчас же. А мне оставили бы маленькую комнатку. Дуглас! Это невозможно… Ну самую крошечку счастья… Я сделаю все, что вы захотите.
Форстетнер с ненавистью смотрел на нее.
— Спасибо, — сказал он. — У меня уже не тот возраст.
Он поставил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей к вилле. И внезапно обернулся.
— О! — воскликнул он. — Вы!
Лицо его задергалось, рот раскрылся, и кулачок его трясся, как у разъяренной обезьяны.
Каждый день в пять часов, когда отплывает пароход, в порту наступает некоторое оживление. Оно
