зоны с Украины будет снят только когда произойдет полная гумификация умерших тридцати миллионов восьмидесяти тысяч человек, лишь треть из которых была по-человечески похоронена. Тобишь лет через тридцать-сорок или все полстолетия. А до того времени - гуляй душа по просторам наибольшего европейского государства, и ни в чем себе не отказывай.
С тех пор мы живем с ними дружно. Мы - тягачи, как нас с презрением прозвали вояки. И они - 'доги', как кто-то умело сократил название департамента охраны государственного имущества и общественного порядка - богадельню, сформированную на месте комитета по ЧП. Бывает, сжигаем друга во взаимной ненависти. Бывает, расходимся мирно. Как повезет, общего алгоритма поведения нет. Если им поднасрет кто, могут из Т-72 фугасом по всей высотке вальнуть или же взять тихо, а казнить прилюдно. Не мудрствуя лукаво, на фонарных столбах вешают. Вдоль центральной Соборной по обе стороны на клев воронам с добрую сотню оставлено. И тягачи там, и непокорные, и предатели - свои, чтоб чужие дважды думали. Так и авторитет себе нарабатывают господа 'псяры' и на боеприпасах экономят. Глядишь, и правительством себя скоро объявят. А чего бы и нет? Ряды 'мяса' постоянно пополняются, на призыв вливаться вон уже и тягачи волонтерами потянулись, которым голодная свобода наоскомила и перловки армейской дважды в день захотелось. Так что, кто знает?
Вот и селян теперь крышуют - выживших, кто на деревнях остался. По Виннице они не шастают, боятся, да и смыслу нет. Мы же к ним за милое дело. Вон после прошлой зимы много таких нашлось, которые поняли, что в деревне спасение. Кто как понял, конечно: одни запасались лопатами-мотыгами для обработки полей и оседали в пустых избах где-то в сельских глубинках, а другие мародерствовали. Выгребали все, что в погребах находилось. Грешен, и сам было хотел под общий шумок у бабуль запасы проредить, да поздно оказалось. Добрые 'доги' подоспели и лавочку для шустрых областных тягачей прикрыли. Недолгое совещание между их руководством и кем постарше из сельской общины, и вот, 'дожьи' патрули в деревнях, оберегают от лютых городских тягачей, конвоируют доставку к Винницким рынкам муки, овощей и прочего добра. Взамен-то почти ничего - армию довольствием снабжать. Человек тысячи две с половиной - три. Но селянам не выбирать, для контраргументов патроны нужны и сила живая. А где она, сила-то эта? Да и, подумать хорошенько если, выгода в таком союзе все-таки была на виду. Поскольку если не 'доги' то кто-то другой, да хоть тягачи те же, что муравьи - но селян подмяли бы под себя, это как пить дать. Не отпустят куш, слишком уж хорошо чувствуешь себя, держа в кармане ключи от доверху набитого ржаной крупчаткой лабаза. Только вот лучше ли было бы им под чьим-то другим началом - вопрос, на который большинство селян отрицательно качают головой. Пускай уж лучше будут 'доги'...
Восстановление рынков, как мест систематического скопления менял, кстати, тоже дело рук 'догов'. Налицо обоюдная выгода: под контролем вояк людям спокойнее производить чейндж, они знают, что никто на рынке не попытается отобрать товар силой или кинуть, поскольку за это могут наказать, а вояки видят, чем барыжат люди и имеют за это свой процент. Оружие, боеприпасы.
Сам я туда не хожу, что мне там делать? Криминальному элементу, привыкшему самому искать все, что нужно или отбирать вместо того чтобы менять?
Поэтому места вроде 'Урожая' я обходил стороной: днем там слишком людно (разумеется, 'слишком' употреблен в привязке к новым условиям бытия), а ночью - потому как рыночная площадь по сути есть широким и открытым местом, где под полною луной все видно как на ладони. Так что бродят там разве только незатейливые додики, легко становясь развлечением для других тягачей или весельчаков 'догов'.
Жаль, Призрак не пришел. Блин, вот в чем злокозненная жизненная закономерность: только тебе от него что-то позарез нужно, он никогда не появится. Днем с огнем не сыщешь. Странный он вообще человек. Чем-то напоминал небезызвестного доктора из 'Параграфа 78' - неюморного, на грузах вечно, но зато знающего то, чего не знаем мы, простые смертные. Я его ждал, надеялся, авось решит навестить старину Салмана, но он не пришел. Вместо него около двух часов ночи пришел Ряба, постучал так же неуверенно.
Когда я вышел, даже показалось, что он удивился этому.
- Ты... с нами? - спросил так, словно я собрался идти неприглашенным на вечеринку.
- Нет, моджахед хренов, это вы со мной. Банда в прежнем составе?
- Угу, - невесело кивнул Ряба.
Я поправляю ремень закинутого за спину, спрятанного под армейским бушлатом, автомата. Подхватываю складную тележку, - как ее у нас называют, 'кравчучку', - незаменимую подругу последних лет, и двигаю с Рябой к выходу со двора. По привычке оглядываю окна своего дома, в который раз благодаря прежнего хозяина, что поставил решетки даже на втором этаже.
Тележки у всех троих уже за плечами - атрибутика практичности современного выживальщика распространяется быстро. Расчетливость изживает стиль и удобство. Закидываю ее и сам, как рюкзак, за спину, ощущаю типичный конфликт с автоматом, отдающим свое недовольство неприятными толчками по спине. Помирятся через километр, привычное дело.
- Я рад, что вы решились, - скупо улыбнулся Демьяныч, когда мы вышли на тротуар.
- Да бросьте, а то растаю еще, - отвечаю без улыбки. Пересекаюсь с влажными глазами водилы. Ох, и взгляд! Убил бы, если б мог. Ну ничего, милок, перетерпишь. - С оружием ситуация прежняя? - поворачиваюсь к старику.
- Да были б рады, если б изменилось что.
- Нал-летчики, блин, - шепотом процеживаю сквозь зубы. - Из своих знает кто, на какое дело идете? - спрашиваю у всех, особенно у физика, ожидая услышать единогласный ответ.
Тут надо понимать, что матерый тягач никогда не расскажет жене, откуда взяток или куда за ним идти собрался. Эти пару лет жизни в изоляции нас, мужиков, много чему научили. Женщины - они ведь в большинстве своем не особо понимают ценности умения держать язык за зубами. Привыкли делиться бедами с другими, себе подобными, хвастать, жаловаться, побиваться, заодно и расспрашивать, что там да как. А другие привыкли все перед сном рассказывать обо всем мужу: с кем виделась, о чем узнала. Упрекнуть, мол, вот дескать какой у нее мужик - настоящий добытчик! А намотавший на ус муж, не исключено, назавтра к 'догам' подастся, стуканет и получит своих законных пару килограмм пшеницы. Или же вовсе соберет дружков и вечерком навестит фартового тягача вместе с его болтливой женой. Такое сплошь и рядом было. Сам знаю, поэтому и надеюсь, что мои новоиспеченные соучастники перед уходом не осчастливили тех, кто у них там остался, скорой возможностью заиметь муки.
Ответ, как и полагалось, у двоих был отрицателен. Только водила, поворачиваясь, многозначно протянул: 'Я один'.
Ладно. Двигаемся.
Мой дом стоял почти что в самом конце улицы, названной в честь известнейшего винницкого хирурга. Того самого Николая Ивановича Пирогова, который еще в прошлом веке создал рецептуру чудо- бальзама. Что в нем, кстати, по сей день плещется вождь пролетариата. Как и сам Пирогов в своей усадьбе. Раньше в нее, в эту усадьбу, можно было попасть, проехав по этой же улице по направлению на выезд из города, но это все прошлом. Дом великого хирурга сейчас мало кого интересует. А других достопримечательностей на этом отрезке улицы почти нет - тихий райончик, отшиб юго-западной части Винницы, здесь до реки рукой подать и мало кто промышляет, а это главное.
Наискось пересекаем четырехполосную дорогу, огибая замершие, покрывшиеся изрядным слоем пыли, легковушки. Они стоят здесь уже давно, и давно без капли горючего в баке. По большей части, это я слил с них вожделенную жидкость, но были и другие, кто мне мешал. Или помогал, сам того не зная.
Отсюда до 'Урожая' километра два будет, с теперешним темпом передвижения как раз за минут тридцать доберемся.
Перейдя на ту сторону улицы, идем тихо, разделяемся на две части. Ряба идет со мной, физик с водилой впереди, тот оборачивается часто, будто ожидает, что я ему в спину стрельнуть могу. Мы же за всю дорогу перемолвились всего-то парой слов, поспрошав один другого лишь за некоторых общих знакомых. О деле - ни слова. Научены.
Когда до рынка осталось несколько кварталов, сворачиваем во дворы. По дороге не повстречали ни одной живой души, но в заросших дворах унылых трехэтажек, заурядной чредой тянущихся вдоль дороги,
