как-то особенно, с трепетом. Не на коммунальной кухне чтоб, в своей. Ей-богу! Вот возьми ты хотя бы борщ украинский, по-киевски борщ! Чудо же! Ты когда-нибудь ела?
– Ела, – ответила Мария, удивляясь восторгу, с которым говорила Галя.
– А ведь его можно готовить по-разному, Машенька! По-разному! А вот то, что я приготовлю – вкусно и красиво даже, что ни с чем не сравнить.
– Вот выйдешь замуж и тогда наготовишься, – сказала Мария.
– Ни за что! Ты что! Я замуж никогда выходить не буду и ни за какие деньги меня не заставишь – замуж! Никогда!
– А кому ж будешь готовить? – удивилась Мария и с интересом посмотрела на свою подругу. – Себе разве? Себе неинтересно.
– Я ребеночка кормить буду, – подумав, ответила Шурина, торопливо оглядываясь. – У меня знакомая есть, старше меня, – шепотом продолжала она. – Завела ребеночка, живет с матерью и довольна. Хороший какой у нее ребеночек, чудо! Ради него можно жить на свете. А что еще нужно?
– Женщине, Галя, чуточку больше нужно, – ответила Мария. – Давай получим постель. А то я уйду скоро, сама будешь получать.
Мария села в троллейбус, помахала рукой Галине и поехала. Всю дорогу она думала о Галине. Вышла на нужной остановке. Солнце еще не село, и прозрачные розовые и желтые облака над городом медленно плыли, будто тоже устали за прошедший день. Кругом шумел, торопился народ, толпами устремляясь с работы домой, переполняя автобусы, троллейбусы, автомобили и метро, и трудно было сказать, от чего на улицах больше шума – от автомобилей или от спешащих с работы широкой рекой говоривших, кричавших, шаркающих по асфальту людей. Мария выбрала свободную телефонную будку и позвонила Топорковой. По голосу ей показалось, что Топоркова недовольна вчерашним вечером.
– Ты не заболела? – спросила Мария бодрым, веселым голосом, надеясь услышать подтверждение своим догадкам.
– Есть чуток.
– А сильно?
– Знаешь, Мария, сижу одна. Целый день собираюсь выбраться в Измайловский парк подышать, а никак не могу собраться. Ты что сегодня делаешь?
– Да вот к тете собралась.
– А а-а! К тете? Знаешь, Мария, подруливай ко мне, очень грустно стало после вчерашнего. Так тоскливо, так уж тоскливо, ну сил моих никаких нету.
– А с чего? – насторожилась Мария, со страхом ожидая, что сейчас Топоркова начнет жаловаться на иностранца.
– Да так. Ладно, иди к тетке, позвони завтра.
Мария повесила трубку и в раздумье, точно до нее никак не доходил смысл сказанного Аленкой, вышла из телефонной будки.
По дороге домой размышляла. О Топорковой, о ее жизни – и жалобный голос подруги так явственно прозвучал в ушах Марии, что она, остановившись на полдороге, подумала: «Топоркова, несмотря на отдельную квартиру, работу, прописку, многое еще другое, в сущности, очень несчастлива».
Тетя Лариса, отворив дверь, строго шикнула на взявшуюся было лаять собачку, пропустила племянницу и тут же удалилась на излюбленное свое место – кухню. Она была в раздражении; реденькие волосы торчали во все стороны, лицо бледное – от сильного негодования.
– Будь ты проклята, моя жизнь! – невольно прорвалось у нее, и тетя Лариса не по возрасту споро метнулась из кухни в спальню.
– Тетя Лариса, захворали? – встревожилась Мария, бросаясь вслед за ней.
– Кто? Я? Заболела! Почему ты так спросила? В чем дело, милочка? Тебя не устраивает моя квартира тоже, так вы все катитесь вместе с преподобной моей вертихвосткой и пиявкой, сосущей заживо из меня кровушку мою, катитесь во все стороны! Подальше! Я видеть вас не могу! Она думает, что раз она институт закончила, так сильно поумнела и перед нею врата златые и реки полные вина. Нет, милушка, поколышется! Понюхаешь, чем пахнет назем!
Мария поняла, о чем говорит Лариса Аполлоновна, и ей стало жаль свою тетю, распалявшую себя все больше и больше; со стороны могло показаться, что человека того, о котором она говорит (говорила она об Ирине, конечно), ненавидела всеми фибрами своей души.
– Тетя Лариса, чего же вы так?
– Я что так? – удивилась Лариса Аполлоновна, останавливаясь напротив Марии. Ею владело мстительное чувство докопаться до сути случившейся неприятности, и вот уже полдня она металась по квартире, придумывая невероятные объяснения случившемуся, и в своих рассуждениях заходила за грани обычных отношений между матерью и дочерью. Этот выход за запрещенный предел не останавливал ее, а еще больше распалял желание наказать непослушную дочь. – А что так? – повторила тетя Лариса, убегая к себе в спальню, и в распахнутую дверь оттуда полетели в гостиную подушки и одеяла. – Что так? Давай, говорит, разменяем квартиру! Мою квартиру, которая мне стоила десять лет лучшей жизни! Она хочет разменять, чтобы водить кобелей. Не выйдет! Наше родное государство не позволит развратничать!
– Тетя Лариса, это же беда!
– Беда? Конечно, беда! – тут же согласилась тетя Лариса, по-своему понимая слова племянницы. – Огромная беда! Все исчезнет, пропадет, если и дальше такое пойдет! Но пусть лучше небо рухнет, чем я отдам квартиру! Пусть расколется скорее на мелкие кусочки и опрокинется, погребет под своими обломками всех и вся вокруг, чем я – отдам! У нее этот номер не пройдет! Может, где- то пройдет, а у нас не пройдет, я не допущу!
– Но, тетя Лариса, как же так получилось? Ведь она – ваша дочь?
– Милочка моя, я тебе удивляюсь. Родные, скажу тебе, бывают почище чужих. Ты, говорю, дочь моя, кобелей не води. Она на дыбы. Они – не кобели, мол. Я приглашаю моих друзей, говорит, и не называй их так! Я сказала: хорошо. Но я знаю, я все вижу, называй их как твоей душе угодно. А в моей квартире чтобы духу не было. Она домоуправу – бац заявление: прошу разделить квартиру, так как нет соответствующих условий жизни.
– Тетя Лариса… – продохнула Мария, совершенно пораженная холодным блеском теткиных глаз, ее решимостью повести бой за свою квартиру против родной дочери до конца. – Я говорю: вгорячах не то скажешь!
– Она заявление в ЖЭК подала! – вскричала Лариса Аполлоновна. – Мики, ко мне! – откуда-то из угла выскочила собачка и бросилась к хозяйке, которая посадила ее к себе на колени и стала гладить ее. – Мики, пожалей меня, пожалей свою родную маму, пожалей и обними меня.- – Собачка прильнула к хозяйке и жалобно заскулила, как бы на самом деле жалея хозяйку.
– Тетя Лариса, – позвала Мария, не зная, как пожалеть обиженную. – Тетя Лариса…
– Не жалей меня, Маша, я такая несчастная, что жалость еще больше делает меня несчастной. Мир рушится! Мир рушится!
– Но, тетя Лариса, что вы так огорчаетесь, я поговорю с Ириной,
