достоверности знал. У нас, в нашей стране, так положено, – не отступала Топоркова. – Мне хочется, чтобы сердце твое говорило.
– О, я понималь, – начал было Мишель, вновь заводя глаза и откидываясь на спинку стула.
Топорковой явно не нравился разговор, скатывавшийся на мелкие придирки, от которых ей становилось неприятно, и она волновалась, боясь посмотреть на подругу, готова была рассердиться на непонятливого Мишеля. В то же время Аленке, по причине совершенно необъяснимой, если не принимать в расчет каприз, хотелось немедленно, сейчас же, на глазах подруги, добиться признания у Мишеля. Внутренняя борьба проявлялась у Топорковой внешне однозначно – она все более и более цепенела, становилась неинтересной, жалкой, со стороны казалось, что она сжимается в комочек. В такие минуты Алена произносила слова медленно и с придыханием.
– А я тебя не понимаю, – проговорила Топоркова, привстав налить себе чай, на этот раз забыв наполнить пустую чашку Мишеля. То было плохим знамением. Подруга решила исправить положение, протянула руку за чашкой иностранца, но Аленка больно ударила ее по руке: мол, не мешай. – Так вот, Мишеленок дорогой, я тебе хочу сказать одно. Слушай меня. Слушай и ты, Маня, не перечьте мне.
– О, я понималь, – растерянно пробормотал иностранец Мишель.
– Ни черта ты не понимаешь! – воскликнула Топоркова, теряя самообладание.
– Я ничего не понимаю? – мямлил он, смущаясь.
– Именно ты! Ты меня не знаешь, если думаешь, что со мною так-то просто. Ты меня понял?
– Я тебя поняль.
– А я тебе говорю: ничего не понял! – воскликнула Аленка.
– О, как хотель ты, – отвечал Мишель. – Твое слово для меня – закон!
– Слушай, Мань, чего он говорит, – обратилась Топоркова к Марии. – Меня его слова не изумили. Я словам не верю. Я тебя, Мишель, хотела только спросить; любишь ли ты меня? Вот что я тебя спрашиваю.
– О да! О да, Елена Прекрасная! – воскликнул Мишель, обращаясь к облегченно вздохнувшей Аленке.
– Я очень тебя понимаю, – сказала Топоркова, снимая с лица напряжение. – И я это вижу по тебе. Правда, Маня, по его лицу видно, это так. Но, Мишель, я тебе говорила, я словам не верю. Нынче никто словам не верит. Никто. И ты сам, я думаю.
Мишель молча уставился на Аленку Топоркову, ожидая, когда она закончит говорить.
– А сильно ли ты меня любишь? Как вот ты объяснишь свою любовь? Как? Готов ты за меня, например, в костер броситься, застрелиться?
Топоркова посмотрела на Марию. Ее взгляд говорил: что, мол, Маня, с него, иностранца, возьмешь?
– Я тебе говорила, Мишель, слову я не верю, – вот Манька, моя подруга, скажет. Вот ты меня будешь обожать?
– О да! До конца дней!
– Что ты принес в сумке? – неожиданно поинтересовалась Топоркова. И иностранец тут же просиял и стал выкладывать на стол свертки из сумки.
– Это…
– Это что такое? – спросила Топоркова, дотрагиваясь до свертков.
– Только твои размеры, – запыхавшись, проговорил Мишель. – Все вещи из «Березки». Я купиль. – Он стал разворачивать свертки. – Кофты, юбки, платки, туфли.
– Это ты купил? – спросила безразличным тоном Топоркова.
– О да! Конечно, я, – неуверенно отвечал Мишель, не зная, радоваться или огорчаться. – Тебе нравится?
– Это мне подарки. Значит, я смогу сделать с ними что угодно?!
Мария бросила взгляд на Аленку, ожидая, что же та сейчас выкинет, – так странно зазвенел ее голос.
– Я хочу, Мишель, чтобы ты принесенные мне вещи выбросил в окно! Они меня унижают, я не нищая. Я не нищая! Я – человек, плевать хотела на эти мелкие мещанские знаки внимания! Все вещи – коту под хвост!
– Ты, Аленка, ведешь себя просто некрасиво, – пожала плечами Мария, с испугом глядя на замечательные вещи, принесенные Мишелем.
Но Топоркова, судя по тону ее голоса, в свое решение вкладывала немаловажный смысл, и переубедить ее было невозможно.
Мишель явно растерялся. Он с самого начала, как только пришел, волновался в ожидании момента показать их Алене и посмотреть, получая от этого удовлетворение, как она будет радоваться им, потому что вещи подобраны самые отличные. Вещи были слабостью Мишеля, он любил их, в магазине всегда тщательно выбирал, долго рассматривая, и можно сказать, каждую выбранную вещь прямо-таки лелеял; дотрагивался до нее десятки раз, пока ему не становилось ясно, что купленная вещь не только принадлежит ему, как овеществленные денежные знаки, но и как бы воплощает частицу собственной натуры. Иностранец имел много вещей – от наручного японского магнитофона, замысловатых приемничков и магнитол до новейшего аппарата по измерению психического тонуса человека. Мишель бесконечно мог рассказывать о каждой из них, помнил, где и какая образовалась складка на одной из трех канадских кофточек из натурального хлопка, с модным узором по вырезу. Он был убежден: для Алены не столь приятен его приход без множества красивых, замечательных вещей, принесенных им.
– Ты, Аленка, просто сдурела, – шепнула Мария, стараясь, чтобы не слышал иностранец. – Человек принес от чистого сердца, а ты городишь такое, только дурак не обидится. Он же не постороннему принес, дарит тебе. Ты же его невеста. Чего так глядишь? Ты на меня так не гляди, я тебе не презренный человек.
– А кто? – спросила Топоркова с вызовом.
– Ну знаешь, – растерялась Мария. – Ну знаешь… Мария больше ничего не нашлась сказать. Сейчас, когда
Мишель проявил нежные знаки внимания к расчетливой Алене Топорковой, она должна обрадоваться, ответить тем же, потому что человек сделал самое главное – проявил доброту. А что может быть лучше доброты? Ничего. Мария во все глаза глядела на подругу, пытаясь понять ее.
– Вот мы и выбросим красивые вещички, Мишель, – весело проговорила она.
Мишель облегченно улыбнулся, и видно стало, как он тяжело переживал случившееся.
– Мишельчик! – проговорила Аленка, глядя мимо него куда-то в окно. – Мишельчик недавно утверждал: меня любишь и обожаешь! Правильно? А теперь скажи мне: как ты относишься ко всем женщинам? Как ко мне или лучше? Если ты любишь женщину: то почему бледнеешь при слове «вещь»? Скажи, Мишельчик? Не бледней! Я не вещь – чтоб ты понял! Ты пришел и думал, что я бесконечно обрадуюсь вещичкам. Заблуждаешься! Плевать я хотела на них! Я, Мишель, не нищая, я тебе говорила! За кого ты меня принимаешь?
– О да! – неопределенно промычал Мишель.
– Аленка, ты чего? – Мария в страхе глядела на подругу.
