истоков православного старчества стоял именно Сергий Радонежский.
Примерно в 1343 году возникла община двенадцати иноков. Среди них не было ни одного в сане священника. Поэтому время от времени приходилось звать игумена из монастыря для совершения литургии. По-прежнему старец Митрофан навещал своего любимого ученика. Сергию удалось уговорить старца навсегда поселиться в их скромной обители.
При этом число пустынножителей — двенадцать — не нарушилось. Не потому, что сами братия к этому стремились, просто так складывалось. Если кто-то из иноков умирал, на его место приходил другой и поселялся в опустевшей келье.
Но недолго радовались братия, что у них появился игумен, почтенный старец в сане священника, который ежедневно совершал литургию. Вскоре Митрофан сильно занемог и умер. Это было в 1344 году. Сергию исполнилось тридцать лет, значит, он мог быть рукоположен в иереи.
Братия стали приступать к нему сначала с просьбами, а потом с требованиями стать их духовным пастырем. Кому же и быть игуменом обители, как не монаху, который ее основал и много лет на деле является ее настоятелем? Осталось только принять на себя соответствующий сан, служить литургию, исповедовать их и причащать.
Но Сергий и слышать не хотел ни о каких чинах.
— Желание быть игуменом — начало и корень честолюбия, — говорил он.
Долго убеждал братию в том, что недостоин носить сан священника. Он желал бы умереть в обители скромным иноком, всю жизнь учиться, а не учить, повиноваться, а не начальствовать. Но братия была неумолима. Иноки даже пригрозили, что если авва Сергий не захочет заботиться об их душах, то они покинут обитель и будут блуждать в этом мире, как овцы без пастыря.
И Сергий уступил: как решит митрополит или епископ, так и будет.
«Какая прекрасная распря! — воскликнул по этому поводу Филарет Московский. — Распря едва ли не превосходнейшая, нежели самое согласие. Здесь смирение старшего сражается с любовью и покорностью младших — единственная брань, в которой ни одна сторона не теряет, а обе приобретают в каждом сражении! Как благополучны были бы общества, если бы члены их так же препирались между собою за сохранение подчиненности, а не за домогательства власти!»
Рано утром Сергий и два инока вышли из ворот обители и отправились в неблизкий путь. Митрополит Алексий в то время находился в Царьграде по церковным делам и оставил вместо себя заместителем епископа Афанасия Волынского из Переяславля-Залесского.
По простоте нравов того времени епископ сразу же принял странствующих монахов и спросил; кто они, откуда пришли?
— Грешный инок Сергий — мое имя, — отвечал проситель, падая перед епископом на колени.
Афанасий Волынский очень обрадовался. Он много слышал о радонежском пустыннике, о его беспримерных подвигах и основанной им обители. Епископ поцеловал Сергия по-христиански и долго беседовал с ним. Сергий просил дать игумена для их обители и наставника монахам. Епископ его мягко укорил:
— Возлюбленный, всем обладаешь ты, а послушания нет у тебя. Следует тебе немощи немощных сносить, а не себе угождать.
Десять лет Сергий по великому смирению отказывался от священнического сана. Зато теперь все произошло просто и стремительно.
Епископ повелел ему принять игуменство. Сергий поклонился и сказал:
— Как Господу будет угодно.
Тут же Афанасий Волынский поставил его в иподиаконы и в иеродиаконы, на другой день облек в священство. А на третий день по желанию епископа Сергий сам служил литургию в Нагорном Борисоглебском монастыре.
Братия встретила нового игумена с ликованием. Для Сергия игуменство было только тяжким послушанием во благо его обители. Не по своей воле взвалил он на плечи этот крест, всегда избегая власти и чинов. Жизнь его мало изменилась, только прибавилось трудов и ответственности за иноков.
По-прежнему он первый входил в церковь и последним выходил из нее. Все долгие службы выстаивал, как свеча, не позволяя себе ни прислониться к стене, ни присесть. А между службами день его был заполнен черным трудом. По-прежнему служил он братии, «как раб купленный». Носил воду из ручья и оставлял у дверей келий. И дрова колол для братиев, чем очень смущал их. Они пробовали протестовать, но напрасно.
Игумен и зерно молол в ручных жерновах, и пек хлебы и просфоры, и варил кутью, или коливо. Кутьей в то время в церкви поминали всех великих святых. Особенно любил преподобный готовить просфоры. И тесто для просфор всегда сам месил, не доверяя никому из братиев, хотя многие желали бы помочь ему.
Не было такого дела, которого бы не знал игумен. Он и свечи скатывал, и кроил, шил одежду и обувь. А когда кто-нибудь из братиев умирал, он своими руками омывал усопшего.
И, неся такие труды, Сергий питался только хлебом и водою. Но до глубокой старости был очень здоровым и крепким, а «силу имел противу двух человек».
Каждую свободную от молитвы минуту служа другим, игумен желал хоть немного облегчить братиям суровую и скудную жизнь в глуши. Еще долгое время вокруг обители не было сел и деревень. Не было и хорошей дороги, только маленькая тропинка, терявшаяся в траве и буреломе, вела на Маковец.
Живя в таком отдалении от людей, братия часто терпели нужду в самом необходимом. Когда не было вина для совершения литургии, муки для просфор, фимиама для каждения, приходилось откладывать службу. Без свечей иноки привыкли обходиться, они читали и пели на вечерних богослужениях при свете березовых лучинок. Зато «сердца терпеливых и скудных пустынников горели яснее свечей».
В музее лавры до сих пор хранятся простые деревянные сосуды для совершения литургии. Их держал в руках сам преподобный! В то время у обители не было щедрых покровителей, не было и денег на покупку церковной утвари. Даже священные книги иноки переписывали не на пергаменте, а на досках и бересте.
Сергий не только легко переносил эти лишения, но и благодарил за них Господа. Братиев же приучал к монашеской нищете не наставлениями, а своим собственным примером.
В середине 1350-х годов пришел в обитель из Смоленска архимандрит Симон и «разрушил число двенадцать». С этого времени численность братии стала расти, обитель расширялась, слава ее крепла.
«Удивительный муж» Симон заслуживает особого упоминания. У себя на родине он пользовался известностью, накопил большое имущество, имел семью. Но вот дошли до него слухи о преподобном Сергии и радонежской обители. И так «воспламенился душой» архимандрит Симон, что продал свое имение, простился с храмом, в котором служил, семьей и родиной и отправился пешком в Радонеж.
Симон стал первым монахом, который принес в обитель большие средства. На эти деньги был построен более просторный деревянный храм Святой Троицы. Кельи теперь были не разбросаны по всему лесу, а ставились в определенном порядке, четвероугольником вокруг храма. Так маленькая обитель постепенно благоустраивалась и приобретала вид большого монастыря.
Каждый новый инок должен был пройти долгий испытательный срок. Игумен не торопился постригать. Вначале испытуемый облачался в длинную одежду из черного сукна и начинал вместе с братией постигать монастырские правила. Сергий внимательно наблюдал за духовным ростом каждого новичка и давал ему послушание по силам.
«Только после продолжительного времени, — пишет Епифаний, — Сергий облачал его в монашескую одежду как человека во всех делах искушенного; и постригши его, облачал в мантию и клобук. А если окажется тот хорошим чернецом и в жизни чистой преуспеет, такому Сергий разрешал принять святую схиму».
Никто никогда не видел игумена гневающимся или сердитым. Тем не менее в монастыре установилась строжайшая дисциплина. После вечерни инокам не позволялось выходить из келей и беседовать друг с другом без особой надобности. Каждый должен был в одиночестве и тишине молиться или читать жития. А чтобы не клонило в сон и телом не овладевала леность, игумен рекомендовал руки занимать делом, шить что-нибудь, чинить или переписывать книги.
