Под окнами моими, От холода немея, А утром, с ближних вязов Охапку веток срезав, Мой дом украсит ими, Как праздничной одеждой. Порой он на гитаре Иль камышовой флейте Дает мне серенаду, Мое не тронув сердце, Затем что над Анфрисо Всевластна я, как деспот. Мне скорбь его отрадна И сладостны мученья. Других рыбачек ранит Любовь к нему смертельно, А я его сражаю Своим пренебреженьем. Уж такова природа Любви, что к человеку Нас тем сильнее тянет, Чем меньше нас он ценит. О, как приятно думать, Что этот полдень вешний Мне страсть не омрачает, Не отравляет ревность, Что юность я не трачу, В отличие от сверстниц, На множество бесплодных Любовных увлечений! Но что же занимаюсь Я болтовней бесцельной, Когда за дело браться Давно настало время? Заброшу-ка я в воду Свою уду скорее… Но что я вижу? Боже! На камни бросил ветер Корабль полуразбитый, И прыгают поспешно Два человека с борта, В воде ища спасенья. Как у павлина хвост, Корма задралась кверху И словно посылает Пучине вызов дерзкий. Но волны подступают И к ней, высокомерной, И вот уже под ними Она навек исчезла, И лишь клочок ветрила На самой верхней рее, Захлябавшей над хлябью, Еще по ветру реет. За сценой крик: «Спасите! Тону!»
Пловца, который тонет, Спасает спутник верный. С беднягой за плечами, Похожий на Энея, Когда тот шел из Трои С Анхизом престарелым,[4] Гряду валов упругих Он рассекает смело И вот уж дна коснулся Ногой на мелком месте. Помочь ему бы надо — Увы, пустынен берег. Тирсео, эй! Анфрисо! Альфредо!.. Нет ответа. Ах, слава богу! Вышли На сушу люди эти. Спасенный жив, но рухнул Спаситель без движенья. Тисбея, Каталинон, который держит на руках дона Хуана, потерявшего сознание; оба насквозь мокрые.
Каталинон
Чтоб спастись, в спасенье надо Веру твердую питать, Хананеянке под стать,[5] И учиться плавать смлада. Страшно море в непогоду, Соли в нем довольно тоже. Ну, зачем в него, о боже, Влил ты не вино, а воду? Ведь пищеваренье явно
