Показать ли ей письмо, так расстроившее его? Может быть, будет лучше, если у нее не останется никаких иллюзий о человеке, за которого она собирается выйти замуж?
— Похоже, после того, как в газетах появилось объявление о нашей помолвке, не только представители высшего света узнали о том, что я избрал своей резиденцией, Уэстборн-Хаус. — Он протянул ей письмо. Перед тем как взять из рук жениха лист бумаги, Диана бросила на него пытливый взгляд. Она почувствовала, как напряглось его гибкое, атлетическое тело, и бросила беглый взгляд на подпись внизу письма.
— Кто такая Элис Бриттон?
— Бывшая компаньонка моей матери.
Диана удивленно подняла шелковистые брови:
— Бывшая?
Гейбриел досадливо кивнул.
— Если верить ее письму, несколько месяцев назад она вышла в отставку и сейчас живет в Истборне.
Диана быстро прочла письмо и сразу поняла, почему Гейбриел так встревожился.
— Наверное, нам обоим в самом ближайшем будущем придется поехать в Кембриджшир…
— Нет!
От неожиданности Диана вздрогнула.
— Конечно, если вы предпочитаете поехать без меня, поезжайте, я все понимаю…
— Диана, мои предпочтения не имеют никакого значения, поскольку я не собираюсь даже приблизься к Кембриджширу, ни сейчас, ни в будущем, — по-прежнему мрачный, Гейбриел вскочил и начал мерить комнату шагами.
— Но… мисс Бриттон пишет, что четыре месяца назад, когда она в последний раз видела вашу матушку, ее здоровье пошатнулось…
Он вскинул голову, и глаза его сверкнули.
— Поверьте, мой приезд еще более усугубит ее состояние!
Диана поняла, что Гейбриел искренне верит в то, что говорит. Правда, сама она сомневалась в том, что мать не захочет увидеться с сыном.
— Гейбриел, мне кажется, вы ошибаетесь…
— В самом деле? — Гейбриел посмотрел на нее с горечью. — С тех пор как я уехал, я не получил от своих родственников ни открытки, ни письма! — Он все больше ожесточался, предвидя возражение Дианы: возможно, родные не писали ему, так как не знали, где он находится. — А что вы скажете, узнав, что шесть лет назад, когда умер отец, я сразу же написал матери, выразил свои соболезнования и попросил разрешения приехать. Она не удосужилась даже ответить на мое письмо!
Диана услышала в его голосе неподдельную боль, и у нее заныло сердце.
— Да, понимаю, как это ужасно…
— Иного я и не ожидал, — хрипло продолжал он. — Не понимаю, почему бывшая компаньонка матери теперь просит меня навестить мою матушку, из-за того что у нее якобы «ухудшилось» состояние здоровья? По-моему, дело в чем-то другом!
— Мисс Бриттон также уверяет, что ваша матушка давно уже хочет с вами увидеться…
— Мне как-то не верится… Едва ли ей не терпится получить мое прощение, которое успокоит ее совесть.
Диана смерила его сочувственным взглядом:
— Когда я предложила вместе съездить к вашей матушке, я думала вовсе не о ее совести.
— О чем же вы думали? — прищурился Гейбриел.
— О вашей душе, — кротко ответила Диана.
— О моей душе?! — рявкнул он. — Вы же как будто поверили мне, когда я сказал, что не совершил ничего такого, чего мог бы стыдиться!
Диана действительно поверила ему. Она и сейчас ему верила. Более того, прожив с ним два дня под одной крышей, она пришла к выводу, что невозможно не поверить Гейбриелу Фолкнеру, когда он в чем-то кого-то убеждает!
— Неужели вы не понимаете, что, если ваша матушка скончается, так и не примирившись с вами, вы до конца дней своих не будете знать покоя, помня о том, что могли помириться с ней, но не помирились из-за своей гордыни?
Он перестал расхаживать по кабинету и внезапно посмотрел на нее в упор:
— Так случилось с вами, Диана? Может быть, ваша мать просила вас простить ее за то, что она вас бросила, а вы ей отказали?
Сердце екнуло у Дианы в груди.
— Сейчас речь идет не обо мне и не о моей матери…
— Нет, о вас, — перебил ее Гейбриел. — Итак, признайтесь, пожалела ли ваша мать о том, что бросила вас ради объятий молодого любовника? И вы отказали ей в прощении? — безжалостно допытывался он.
Диана застыла, вспомнив о том ужасном времени, когда мать их оставила: отец, бледный как привидение, бродил из комнаты в комнату в Шорли-парке, как будто в одной из них мог отыскать жену, ели внимательно присмотрится; младшие сестры по вечерам плакали, пока, обессилев, не засыпали, но вскоре вновь просыпались с криком и плачем и спрашивали, почему мама не приходит утешить их, как, бывало, приходила, когда им снились страшные сны. И в то ужасное время, стараясь хоть как-то утешить отца и сестер, Диана чувствовала, как в ее душе нарастает гнев. Она ненавидела мать за то, что та больно ранила своих близких… Наконец сердце ее ожесточилось от ненависти к матери.
Шея ее судорожно дернулась, она попыталась проглотить желчь, подступившую к горлу.
— Моя мать никогда не хотела к нам вернуться и даже не просила у нас прощения, поэтому как могла я в чем-то ей отказать? — ответила она ровным тоном, стараясь не сорваться.
— Диана… — нахмурился Гейбриел.
— Прошу прощения, милорд… — Величественно вскинув голову, она отвернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Мне пора подняться наверх и переодеться к ужину. — Правда, мысли о еде сейчас внушали ей лишь тошноту.
О матери она вспоминала редко. Да и что толку в воспоминаниях?
— Вы не даете мне выйти, милорд, — высокомерно заметила она, видя, что Гейбриел встал у открытой двери кабинета.
— Диана, вы позволите мне извиниться перед вами? — Гейбриел пытливо смотрел на нее сверху вниз. По тому, как она побледнела и как потускнели ее небесно-голубые глаза, он понял, что жестокие слова о ее матери больно ранили ее. Да, письмо мисс Бриттон, в котором шла речь о его матери, заставило его страдать, но он не имел права срывать досаду и огорчение на Диане. Коснувшись ее открытого плеча, он хрипло произнес: — Извините меня за грубость! Все дело в том, что… — Он глубоко вздохнул. — Не сомневаюсь, намерения у Элис Бриттон были самые добрые, но прошлое лучше не ворошить. Судя по всему, так будет лучше для нас обоих, — негромко продолжал он.
Диана взмахнула длинными ресницами, и ее небесно-голубые глаза заблестели… от непролитых слез? Неужели Гейбриел так сильно задел ее? Неужели за прошедшие восемь лет, проведенные в изгнании, он в самом деле стал настолько бесчувственным и эгоистичным? Неужели он настолько привык упиваться своим горем, что разучился замечать; когда сам ранит других своими холодностью и цинизмом?
— Гейбриел, я вас прощаю…
Он досадливо вздохнул, услышав тихий голос Дианы. Пожалуй, он впервые в жизни не нашелся с ответом. Если он продолжит разговор в прежнем тоне, она, скорее всего, расплачется, и все же молчать еще хуже…
— Как и вы, надеюсь, простите меня за вторжение в вашу личную жизнь, — добавила Диана.
Это уж слишком! Диана просит у него прощения, я он ее обидел! Он нежно привлек ее к себе, ее золотисто-рыжая макушка пришлась ему как раз под подбородок. Он вдыхал аромат ее волос…
— Какое же я грубое животное — я причинил вам боль!
Она прижалась к его груди теплой щекой и прошептала:
