Почему получается всегда отрывочно? Будто все подверглось чьей-то бестолковой правке.
Я сегодня гулял. Очень долго. Очень много ходил взад-вперед, заложив руки за спину, обхватив одной рукой запястье другой. Эдакий философ-альбинос, герцог Эдинбургский, верноподданный, неуместно поданный, всепокорнейший, всесъеденный. Взад-вперед, взад-вперед до самой обеденной кормежки. Фаллический принцип бытия. Было достаточно холодно, но это очень даже щепетильный вопрос. Это хорошо, однако же. Воздух сырой совершенно и ветер. Мне приятно. Как философ.
Мне казалось раньше (вернее, я совершенно отчетливо помню), что здесь были ивы. Определенно, ивовая аллея. Теперь тут нет ничего, кроме редких, лохматых кустов боярышника. Несколько позже ко мне присоединился мой злосчастный, искалеченный друг. Он был довольно тепло одет, но постоянно дрожал и дрожь его была настолько сильной, что я чувствовал ее через рукояти инвалидной коляски, в которой я имею честь катать его исковерканное тело. Вместе с тем, он все-таки утверждает, что меня нет. Мне доказывает мое же не-существование! Более того, этому нахальному обрубку (впрочем, что взять с сумасшедшего?) хватает терпения говорить об этом ежедневно, в том числе и медсестрам на ежеутреннем обходе. Он их обманывает, он показывает им чистый рот, а потом откуда-то из горла, совершенно неправдоподобно выхаркивает пилюли. Мне приходится заставлять его глотать снова.
Никудышный малый. Совершенно.
Впрочем, иногда он довольно забавный. И сегодня, когда мы чрезвычайно размеренно прогуливались на свежем воздухе, он вновь начал мне долдонить о своей пассии. Често признаться, то есть честно говоря, мне порядком надоели эти россказни, но природная моя учтивость заставила выслушать очередной его бред о самой обворожительной даме, которую когда-либо видел свет. Уверен, что и не было ее никогда. Выдумки, ничего более. Больные фантазии больного человека. Он помнит ее столь отчетливо, однако же, что с точностью указывает все ее приметы: родинка над губой, едва заметный шрам и прочее. Я пытался было его подловить - ведь частенько фантазирующие люди не помнят всех подробностей своей лжи: что было в среду, то стало - в пятницу, что находилось слева, вдруг после переместится вправо, но он ни разу не ошибся. Странно. Странно.
Никудышно совершенный малый.
Теперь он спит. Здесь, съежившись на моей кровати. Не хочу его трогать до самого ужина. Иногда он сам мне кажется неправдоподобным. Даже когда спит. Насильно укороченное тело его почему-то занимает всю мою кровать (а я достаточно высок, в известной степени). И имя его. Имя, мне кажется, он сам себе выдумал. Только он мог так несоответственно назвать себя 'витей'. Кажется, что-то латинское, жизнеутверждающее. Впрочем, тоже мертвое.
Спит как младенец. Милый, мертвый младенец. Мла...
Глава V
Пальцы левой руки ловко перебирали четки, из ладони правой метнулись на стол две игральных кости и, ударившись несколько раз о края доски, остановились.
- Да как так-то!? Шестой куш подряд! Ты чего делаешь-то? Я даже из дома вылезти не успел!
- Сигарету кинь.
- Пушкин, здесь не курят вообще-то...
- Тупой, да?
Маленький, худощавый, в подтяжках и кепке, но без рубашки и брюк по причине духоты и отсутствия кондиционера, встал из-за стола и ушел в другой конец комнаты.
- А что за конь приданное повезет? - сказал он, подходя к Пушкину с пачкой сигарет и зажигалкой. Пепельницу поставил на стол рядом с нардами.
- Понятия не имею. Студент какой-то... Тебе зачем? - Пушкин перебирал четки, сверкая наколотыми перстами на пальцах, курил и смотрел на коротышку с нескрываемой усталостью.
- Да не... я так..
- Ну и не хуй спрашивать! - внезапно заорал Пушкин. - Какого болта ты свой нос суешь куда не надо! - раздавил большим пальцем сигарету. - Фишки разложи заново...
В дверь постучали. Она скрипнула и в проеме показалась голова Романа, а затем и вся долговязая фигура студента.
- Можно? - с трудом выдавил он из себя, оглядев компанию.
- Давай, попробуй. - буркнул Пушкин, не отрываясь от раскладывающихся на игральной доске фишек.
Не зная, что сказать, студент встал возле двери в ожидании непонятно чего. Наконец произнес:
- А где Алмаз?
- Кто? - Пушкин оторвался от игры, встал и повернулся к Роману. - Кто? Алмаз? Какой Алмаз? - и подошел к студенту настолько близко, что тот несколько прогнулся назад.
- Так... это... вроде...
- Слушай сюда, животное. - Пушкин взял студента двумя пальцами за ворот рубахи и слегка потянул к себе. - Сейчас ты выйдешь отсюда и сядешь в свою бибику. На заднем сиденье будет лежать сумка. Что за сумка - тебя волновать не должно. - затянувшись, он выпустил дым в лицо студента. - У тебя же есть в бардачке карта? Ты же, бля, не по пачке 'Беломора' ориентируешься? Ну так вот - воспользуйся ей обязательно. Тебя обыскивала охрана на входе? - Роман растерянно кивнул головой. - Выходить будешь - еще раз обниматься полезут. Так ты, демон, не препятствуй. Ладушки? Че засох, кукла? С тобой все нормально? - Пушкин пощелкал пальцами перед растерянным лицом Ромы, усмехнулся, - В рот пароход... - и, развернувшись, отошел к столику с нардами. Смял сигарету в пепельнице и снова развернулся:
- Ты че, клоун, еще здесь?
Рома буквально рухнул на дверь, не сразу сообразив в какую сторону ее открывать, и, немного помучившись, выскочил из комнаты.
Пушкин снова сел за нарды. Достал из пачки очередную сигарету и отломил фильтр. Коротышка щелкнул зажигалкой.
- Не нравится мне это все. - он глубоко затянулся и шумно выдохнул сквозь пожелтевшие зубы, совершенно не думая уже о том, чей наступил черед бросать кости.
Уже три раза бывавший у 'хозяина' Пушкин - теперь был в розыске сразу по нескольким эпизодам. Всегда осторожный, не находящийся на одном месте больше нескольких часов, ни с кем практически не общающийся, кроме коротышки, недавно из-за него чуть было не попался. По глупости. Коротышка был сильно не трезв, но бросить его на ночной улице Пушкин по дружбе своей не мог. Так их двоих и принял наряд ППС. Откупиться не получилось - как Пушкин ни прятал свои 'татуированные' кисти и сколько ни предлагал за 'решение проблемы на месте', 'пятнистые' все же увидели, что 'клиент' - не просто шпана уличная и решили разобраться с друзьями в отделении.
Паспорт у Пушкина дежурный, конечно же забрал, но документ был старого образца и носил его разыскиваемый специально для таких 'нелепых' случаев. Чтобы снять отпечатки их повели из одного здания в другое через внешний двор. Вел их один единственный сержант, сильно занятый беседой с уже протрезвевшим к тому времени коротышкой, теперь осознавшим в какой они заднице. Пушкин, разумеется, не упустил момент и нырнул в темноту. Отпечатки сняли только с коротышки, ну и заодно продержали трое суток в наказание за 'хулиганские выходки длинного шустрого друга', то есть Пушкина.
Как и предполагал 'синий' (так окрестил Роман Пушкина, за сплошь покрытые тюремными татуировками руки), на выходе его снова обыскали охранники. От сильного, 'дружеского' хлопка по спине одного из security, Рома буквально вылетел на улицу. Сзади был слышен громкий смех.
Как ему и было сказано - на заднем сиденье его машины лежала сумка. Довольно объемная. Как она попала в салон - для Ромы было совершенно непонятно, так как он точно помнил, что машину закрывал. Смотреть, что внутри нее все же не стал: 'Сказали не мое дело - значит не мое'. Волновало Романа больше другое - он никогда не держал в бардачке дорожную карту и всю свою недолгую водительскую жизнь пользовался навигатором. И все же он открыл бардачок и пошарил рукой.
