значительной мере вызвано извращениями такого почитания в условиях средневекового католицизма. Извращения эти таковы:
преувеличенное, гипертрофированное почитание отдельных святых. Оно наносило ущерб богопочитанию и, несомненно, содействовало внедрению в сознание христиан элементов языческой психологии;
обращение к некоторым святым с преимущественным ожиданием от них помощи при болезнях или тяжелых житейских обстоятельствах;
прямое обожествление святого.
Не только богословам и священнослужителям, но и мирянам нашей Церкви известны эти крайности почитания святых (они прямо или косвенно в них неизбежно участвуют).
Хотя, обращаясь к любому святому, Церковь вполне канонично и последовательно взывает: «святителю отче», или «святый мучениче», или «преподобный отче, моли Бога о нас», однако многие молящиеся, слыша или произнося эти обращения, ожидают помощи не от Бога по молитвам святого, а от самого святого, становящегося непосредственным объектом почитания и обращения. Происходит психологический процесс подмены Бога, единственного Источника всякой помощи, избавления и спасения, другим объектом обращения — тем, к кому обращение направлено, и благоговение перед кем (а часто и любовь к кому) заставляет забывать о его человеческой натуре и, следовательно, ограниченности возможностей. В некоторых случаях это приводит к полному игнорированию Источника всякого блага, к забвению Бога.
Так, всем известно высокое почитание святителя Николая, архиепископа Мир–Ликийского, основывающееся как на фактах его жития, свидетельствующего о его глубокой деятельной любви к ближним, так и на широкой убежденности и трогательной вере в его личное духовное могущество, в его широкие возможности оказать помощь тем, кто к нему за ней обращается.
Автор хорошо знал ленинградского инженера, который в кругу сослуживцев называл себя безбожником, открыто исповедовал атеизм. Однако над его постелью всегда висела икона святителя Николая, имя которого этот инженер носил. На недоуменный вопрос, как это согласуется с его атеизмом, Николай Васильевич с убежденностью отвечал: «Ну что вы! Святитель Николай — мой непременный помощник во всех случаях жизни: я без него и шагу не сделаю». Это наглядный случай вытеснения почитания Бога гипертрофированным почитанием святого.
Приведенный пример отнюдь не единичен. Множество православных (равно как и католиков, хотя теперь, после II Ватиканского Собора их число уменьшилось), молясь святому, забывают о Боге и, не отрицая, в отличие от вышеупомянутого инженера, бытия Божьего, как бы выносят Его за скобки своего умозрения, своих молитвенных переживаний.
Другой случай, тоже из личного опыта.
В 50–х гг. в Преображенском соборе Ленинграда служил пожилой, почтенный протоиерей о.Иоанн Чукой. Помню его возмущение, когда женщина, для которой он собирался служить «заказной» молебен, заявила, что «служить Спасителю не надо, а только Казанской Божьей Матери [29] и Николаю Чудотворцу». У уважаемого, просвещенного пастыря такое высказывание вызвало негодование, но можно себе представить, как часто (практически всегда) подобные проявления языческой психологии не встречают не только укора, но даже возражения или хотя бы пастырского замечания!
Совершенно иной характер у второго из отмеченных выше извращений. Мы уже говорили, что почитание святых догматическими установлениями Церкви не предписывалось и тем более не регламентировалось. Конечно, Церковь никогда не закрепляла за своими святыми каких–либо областей их духовного или материального воздействия, молитвенного или, как в народном понимании, самостоятельного и непосредственного. Локализация и специализация почитания и предполагаемой сферы деятельности целиком является порождением народного благочестия, принимая нередко совершенно уродливые формы. Так, Антипа, священномученик I в. почитается как целитель зубной боли, и его иконы нередко украшаются своего рода амулетами — вырванными и искусственными зубами. Известны пользующиеся доверием у суеверных женщин рекомендации обращаться для преодоления «блудного наваждения» к св. Моисею Мурину, при опасностях водного путешествия — к святителю Николаю, при падеже скота или болезнях — к свв. мученикам Флору и Лавру, а при разных человеческих болезнях — к св. великомученику и целителю Пантелеймону и т.д.
Хотя такая «специализация», свойственная почитанию святых в течение прошлых веков, в наше время с амвонов преподается редко, однако в народном сознании она пустила столь глубокие корни, что даже от молодых людей, только–только переступивших церковный порог, приходится слышать вопросы, какому святителю надо поставить свечку в связи с той или иной житейской ситуацией [30]
Говоря о третьем, наиболее ярком типе агиологического извращения, автор должен с горечью признать, что ему нет нужды трудиться, чтобы обнаружить примеры прямого обожествления, в данном случае опять–таки святителя Николая.
В 1992 г участвуя в Поместном Соборе РПЦ, проходившем в Даниловом монастыре Москвы я вместе с другими участниками Собора молился утром в монастырском храме, причем стоял около помещенной у правой стены храма иконы святителя Николая. На моих глазах перед иконой кладет земной поклон средних лет мужчина, размашисто крестится и довольно громко молится: «Святитель ты наш Николае, бог ты наш (!!!), прости меня, грешного, и спаси нас всех»! Когда он повторил эту «молитву» несколько раз, я не выдержал и, наклонившись к коленопреклоненному новоявленному язычнику, попытался кратко объяснить непристойность такой «молитвы» в устах православного христианина, на что последовало направленное против Христа богохульство.
Православной Церкви в лице ее богословов, епископата и всего духовенства следовало бы вести непримиримую борьбу с остатками языческого политеизма, особенно в современную эпоху. Но печальный исторический опыт показывает, что эта борьба если и велась, то в недостаточной степени. Как на Востоке, так и на Западе большинство представителей духовенства уступало народному благочестию и не только терпело, но даже поощряло его болезнетворные извращения, не обращая внимания на бесчисленные случаи обожествления святых в сознании и молитвенной практике верующего народа. Более того, духовенство нередко и само поддавалось этому же неблагочестию, а скорее — злочестию.
Церковь легко мирилась с загрязнениями, извращениями и нарушениями чистоты церковного учения. Между тем следовало бы не забывать об элементарной истине: объем человеческого сознания ограничен и частичное заполнение его каким–то содержанием неизбежно сопровождается вытеснением из него иного содержания. Так, увлечение искусством почти всегда приводит к снижению деловой активности в технической, научной или какой–то другой деятельности. Влюбленность снижает интенсивность человеческого внимания и даже любви к другим объектам. Точно так же молитвенная активность, обращенная к святым, естественно приводит к уменьшению, охлаждению, а то и полному исключению душевной обращенности к Богу.
VII. КРЕСТОПОЧИТАНИЕ
Знак (знамение, знамя) креста, по–видимому, самое древнее зримое, наглядное изображение из всех, вошедших в обиход Христианской Церкви. Простота, осмысленная символичность, а самое главное — глубокая значительность способствовали его быстрому распространению среди христиан.
Вероятно, уже с I в. по Р.Х. во времена гонений, крест служил условным знаком церковной принадлежности (в греко–язычных местностях — наряду с изображением рыбы, о чем подробнее см. в главе «Иконопочитание»).
Изначально крест изображался только схематично; изображение на нем Распятого стало появляться значительно позже, в период развитого иконопочитания, а знак креста уже в первые послеапостольские (а может быть, и апостольские?) десятилетия служил предметом благоговейного созерцания и почитания в местах обитания и молитвенных собраний христиан.
Значительность креста обусловлена величайшим событием в истории человечества, обусловившим каждому христианину возможность спасения, — добровольными страданиями и смертью на кресте Господа
