же, если японцы сунутся. У Фока почти тихо. Следовательно, Четвертая дивизия Фока в целости и сохранности. Не вижу причин к беспокойству.
– Зато у Семенова потери до тысячи человек, а всего у него около пяти тысяч, окопы разрушены, снарядов нет, части измотаны, необходимо пополнение из Артура людьми и боевыми припасами.
– Ни одного человека и ни одного снаряда из Артура я не дам! – отрезал Стессель. – Нам сейчас здесь дорог каждый солдат.
– Я хотел выехать к отряду Семенова, – просил Кондратенко. – Разрешите мне хотя бы на ночь съездить туда, чтобы с рассветом я был в крепости.
– Зря измотаетесь только. Роман Исидоровнч! Нам нужна ваша неукротимая энергия, – отказал все же Стессель.
Простившись со Стесселем, Кондратенко с Звонаревым отправились на «Цесаревич». Витгефт принял их с распростертыми объятиями, рассказал о гибели миноносца «Лейтенант Бураков» и других авариях во флоте. Оба превосходительства поохали и повздыхали. Затем адмирал мягко проехался насчет Стесселя. Кондратенко еще более осторожно поддакнул ему. Чокнулись поданной марсалой, пожелали друг другу многих лет и доброго здоровья и наконец перешли к делу.
Роман Исидорович похвалил флот и его всегдашнюю готовность помочь армии. Вильгельм Карлович рассыпался в комплиментах полкам Седьмой дивизии и назвал их своими неизменными друзьями.
– Так, значит, можно надеяться, что завтра суда с рассветом появятся у Лунвантаня и весь день будут поддерживать наш правый фланг своим огнем во фланг и тыл японцам? – спросил Кондратенко.
– Сейчас же отдам об этом распоряжение Лощинскому. Для охраны канонерок и миноносцев направлю «Баяна», «Аскольда», «Цесаревича», прикажу вывести на рейд «Ретвизана» и быть готовым прийти им на помощь в случае нужды, – согласился Витгефт. – Корабли до вас доберутся не раньше десяти часов утра, пока им протралят дорогу до Лунвантаня.
– И на этом спасибо, Вильгельм Карлович, – поблагодарил Кондратенко.
Как только вопрос о времени выхода судов был решен, он тотчас стал прощаться и уехал.
– Я через час выеду к Семенову и наутро постараюсь быть обратно, – сообщил генерал Звонареву. – Поставьте об этом в известность Науменко и никого больше. Даже от Смирнова это должно быть секретом. Поняли?
– Так точно, ваше превосходительство, – ответил прапорщик.
Было около полуночи, когда Кондратенко в сопровождении одного ординарца прибыл в штаб Семенова. После тяжелого боевого дня все уже спали, за исключением самого начальника отряда, бодрствовавшего в своей фанзе при тусклом свете коптящей свечи.
– Роман Исидорович, – обрадовался он при виде генерала, – какими судьбами?
– Я совершил самовольную отлучку и удрал из Артура, чтобы проведать вас. Рассказывайте все по порядку.
Полковник начал подробно излагать события минувшего дня. Генерал внимательно слушал его, снимая время от времени нагар с гаснущей свечи. Лицо его хмурилось, и он грустно вздыхал, когда назывались фамилии убитых и раненых.
– Вы думаете, что с рассветом атаки возобновятся? – спросил Роман Исидорович, выслушав доклад Семенова.
– Убежден, ваше превосходительство! Перед закатом наблюдалось большое движение в тылу противника. Боюсь, как бы они еще ночью не возобновили штурма. Резервы наши подтянуты почти вплотную к передовой линии. Артиллерия с вечера все подготовила к открытию заградительного огня на важнейших участках.
– Имейте в виду, что на помощь из Артура рассчитывать нельзя. Только моряки обещали выслать суда в Лунвантаньскую бухту, – предупредил Кондратенко.
– На генерала Фока я тоже совершенно не надеюсь: он пальцем не пошевелит для того, чтобы помочь нам в случае нужды.
– Я хочу сейчас объехать позиции. Вы не беспокойтесь меня сопровождать, Владимир Федорович. Вам предстоит еще завтра тяжелый день. Ложитесь отдыхать, – распорядился Кондратенко и вышел во двор. Окликнув своего ординарца, генерал выехал к передовым позициям.
На дворе стояла тихая лунная ночь. Изредка доносился сухой треск случайного выстрела, и опять наступала тишина, только цикады усиленно звенели в прохладном ночном воздухе. Лагерь, где были расположены резервы и тыловые учреждения, был погружен в глубокий сон, и одни часовые, борясь с усталостью, медленно бродили между палаток.
Генерал в глубокой задумчивости ехал по хорошо знакомой дороге. Его крепкий вороной конь, чуть подфыркивая на ходу, мягко ступал по пыли. Вскоре встретили длинную вереницу повозок, нагруженных ранеными. В тишине ночи особенно резко звучал скрип плохо смазанных колес и стоны страдающих людей.
– Спасибо, родные, за службу. Дай вам бог скорее поправиться! – приветствовал раненых Кондратенко, подъезжая к каждой повозке.
– Рады стараться! – оживились некоторые. – Поправимся, отомстим японцам.
– Много тяжелых? – спросил генерал у подъехавшего к нему врача.
– Огромное большинство, – не надеюсь до Артура довезти в живых и половины, – шепотом ответил тот. – Легкораненые почти все вернулись в строй, иных просто не удержишь на перевязочном пункте, так и рвутся в бой.
В это время с ними поравнялась запряженная лошадью китайская рикша, в которой везли двух раненых стрелков.
– Два пограничника, – указал на них врач, – едва добрели. У одного прострелены обе ноги и задета кость, другой ранен в грудь навылет. И, представьте себе, долго отказывались от перевязки на том основании, что «есть, мол, более тяжелые».
– Фамилии?
– Одного – Ядринцев, из двадцать первой роты пограничной стражи, а другого – Сухенко, рядовой той же роты.
Кондратенко подъехал к рикше, поблагодарил раненых за службу, справился, откуда родом, и поздравил с награждением крестами.
– Рады стараться, покорнейше благодарим, ваше превосходительство! Даве думали, осилит нас япошка, ан, дело-то у него не вышло. А теперь, коль вы сюда приехали, ему и подавно супротив нас не устоять, – ответил один из них
– Я один многого сделать не могу!
– Вы один, ваше превосходительство, стоите целого полка. Кто в бою сробеет, увидит вас и застыдится, а у другого сил прибавится. Знаем, – наш генерал с нами! – растроганно проговорил другой раненый, делая ударение на слове «наш».
Простившись с ними, Кондратенко широкой рысью поехал дальше. Миновав ближние резервы, он выехал на линию окопов. Здесь сотни людей в глубоком молчании при лунном свете спешно поправляли разрушенные днем блиндажи, насыпали брустверы, откапывали засыпанные ходы сообщения.
Заметив начальника дивизии, к нему поспешно подошел руководивший работами капитан Зедгенидзе и доложил о ходе работ на участке.
– К утру надеюсь восстановить все наши основные укрепления, благо японцы нам не мешают.
– Люди откуда?
– Полковник Семенов прислал сюда всех тыловиков, музыкантов, артельщиков, хлебопеков, обозников – весь нестроевой люд, а полки отвел для отдыха в резерв, оставив здесь лишь часовых из охотников. К утру японцы найдут перед собой вновь возведенные окопы и в них хорошо отдохнувших защитников.
Проехав по линии обороны, Кондратенко везде нашел ту же картину интенсивной ночной работы под руководством инженеров Зедгенидзе, Рашевского и других. Тепло поблагодарив их за проявленную инициативу и энергию, генерал вернулся в штаб Семенова и, разбудив полковника, дал указания на завтрашний день.
