окружающим. Дайте мне две роты из резерва.
Через минуту к штабу подошел резерв. Оба ротные командира явились за распоряжениями.
– Вы должны занять и упорно оборонять гору Высокую, – приказал генерал. – Нам надо удержать гору во что бы то ни стало, любой ценою!
– За вами, Роман Исидорович, мы пойдем в огонь и в воду, но вам нельзя рисковать собой! Правда ли, ребята? – обернулся ротный к солдатам.
– Так точно! Сами все обладим, не извольте беспокоиться, – зашумели в ответ солдаты.
– Тогда с богом! Я все же провожу вас, – решил генерал и двинулся во главе рот.
Доведя отряд до половины горы, он пропустил солдат мимо себя, напутствуя их теплыми, ласковыми словами. Гора Высокая опять была занята стрелками.
С наступлением темноты японцы подкрались и забросали русских гранатами. То здесь, то там слышался негромкий звук их взрыва, сопровождавшийся душераздирающими криками раненых. Это нападение было неожиданно. Стрелки растерялись и не знали, как защищаться. Они пытались отстреливаться, но в темноте попасть в японцев было почти невозможно, а гранаты так и сыпались со стороны засевших поблизости японцев.
Когда же японцам удалось зайти с одного из флангов и с тыла забросать русских гранатами, стрелки дрогнули и очистили вершину, засев на половине горы.
Кондратенко направил к месту прорыва последнюю резервную полуроту с двумя пулеметами и решил до утра контратаки не предпринимать.
Утомленные боем, японцы тоже не стали развивать свой успех и остановились на вершине.
На фронте наступило затишье. Взошедший месяц осветил мягким светом примолкнувшие сопки. По артурской дороге потянулись транспорты раненых вперемешку с обозами, патронными двуколками и китайскими арбами с казенным имуществом.
Семенов отводил в тыл все, что было ненужно на позициях.
Кондратенко подсчитал потери сегодняшнего дня.
– Около полутора тысяч, – докладывал ему исполняющий должность начальника штаба отряда Семенова капитан.
– Сколько же у нас осталось в строю?
– Не больше трех тысяч, считая и моряков и пограничников. Двадцать шестой полк назавтра сводим в два трехротные батальона. Двадцать пятый тоже в два батальона, плюс рота моряков и рота пограничников. Всего шестнадцать рот-полк нормального состава.
– Если нас не поддержат, то завтра мы не удержим своих позиций. Надо немедленно запросить резервы в штабе района.
– Генерал Стессель еще днем категорически отказал в этом.
– А Фок?
– Ответил бранью.
Кондратенко хотел было что-то ответить своему собеседнику, по запнулся на полуслове и, откинувшись на спинку стула, захрапел. Кликнув денщиков, Семенов бережно уложил генерала на походную койку.
Проснувшись довольно поздно, Фок по обыкновению отправился на прогулку в штаб расположенного поблизости Четырнадцатого полка. По дороге он встретил начальника штаба Дмитриевского и, выслушав его доклад о положении на фронте, справился о Сахарове и приказал отправить в Артур все обозы с ранеными, всех лишних людей, а саперов отослать к Волчьим горам.
– Разве намечается отступление? – удивился начальник штаба.
– На войне, да еще оборонительной, когда инициатива в руках противника, трудно что-либо намечать. Но необходимо обеспечить свободу действий себе заранее, а для этого нужно избавиться от всего лишнего, – объяснил Фок и отпустил Дмитриевского.
В штабе у Савицкого, справившись о потерях в полку, он обратился к полковнику с вопросом:
– Каково ваше мнение о продолжении обороны Зеленых гор?
Савицкий на минутку задумался, стараясь понять, какой ответ будет более приятен начальнику дивизии. Вспомнив часто высказываемое Фоком мнение о желательности скорейшего отхода в Артур, он после минутного раздумья ответил:
– Чем скорее отойдем, тем лучше, ваше превосходительство!.. Здесь полки только зря несут большие потери от артиллерийского огня, чем ослабляется будущий гарнизон крепости.
– Я тоже так думаю, – довольно проговорил генерал. – Я уже отдал приказ об отправке обозов и всей тыловой шушеры в крепость.
В голове Фока давно уже созрел план, который он тщательно обдумывал во всех деталях, шагая по комнате.
«Кондратенко, конечно, будет держаться до последнего, – думал Фок. – Я же отступлю, как только японцы меня атакуют. В результате отряд Семенова будет охвачен с фланга, а быть может, и с тыла, и едва ли от него много останется. Раз это случится, с Кондратенко будет покончено. Самовольно уехал из крепости да еще потерпел поражение! Такие вещи никому не прощаются! Тогда я – единственный кандидат в начальники сухопутной обороны, и все будет в моих руках».
При этой мысли Фок улыбнулся и весело потер руки.
В тот же день, четырнадцатого июля, около пяти часов вечера, японцы наконец рискнули атаковать Тринадцатый полк Четвертой дивизии, но были отбиты с громадным уроном. Узнав об этом, Фок пришел в неистовство и, изругав площадной бранью командира полка, приказал ему отвести полк с передовых позиций, оставив на них лишь охотничью команду. Затем был вызван Дмитриевский, которому генерал под строжайшим секретом сообщил, что отряд Семенова разбит и в беспорядке отступает к Артуру.
– Я только что говорил с его штабом. Там все на месте, – возразил было подполковник, но тотчас замолчал под гневным взглядом своего начальника.
– Сведения у меня от конного ординарца. Разошлите немедленно во все части приказ об отходе.
Дмитриевский послушно откозырял и вышел. Вызвав по телефону всех командиров полков, он не замедлил им сообщить о разгроме правого фланга и предстоящем спешном отступлении дивизии на Волчьи горы. В полках поднялся переполох, еще более усилившийся, когда японцы снова атаковали некоторые участки фронта. В воздухе стало попахивать новым Цзинджоу, но тут неожиданно в дело вмешался Ирман, огнем своих батарей буквально сметавший противника, как только он показывался на хребте.
Узнав об этом, Сахаров опрометью бросился в штаб к Фоку и просил его обуздать расходившегося начальника артиллерии. Генерал разразился самой непечатной бранью по адресу идиотов, которые не понимают военной обстановки, затем не в меру ретивому начальнику артиллерии было послано категорическое приказание беречь снаряды.
Это распоряжение и приказ об отступлении Ирман принял с негодованием и немедленно поехал объясняться в штаб.
– Как отступаем? – накинулся он на Дмитриевского. – Японцы везде отбиты, снарядов осталось еще по двести выстрелов на орудие, с ними я задержу противника, по крайней мере, сутки.
– Семенов отступает, вернее, даже бежит в Артур, – начал было Дмитриевский.
– Вас кто-то ввел в заблуждение! Командир второй батареи Лаперов доносит мне с правого фланга, что там все атаки отбиты и никто не отходит…
– Приказ Стесселя…
– Почему же вы не объясните ему, что нет никаких оснований для отхода с позиций?
– Обратитесь тогда к начальнику дивизии, он вам разъяснит.
Но Фок ничего разъяснять не стал, он просто приказал немедленно отходить.
– Через полчаса жду от вас, Владимир Александрович, донесений о выполнении моего приказа, – оборвал он Ирмана.
– Кроме того, я не согласен с намеченной диспозицией расположения батарей на Волчьих горах. Мои правофланговые батареи почему-то становятся за левым флангом, и наоборот. Из-за этого они сделают лишних двадцать верст и вовремя не смогут поддержать стрелковые части, – продолжал возражать Ирман.
