солдат.
– На море мы привычны к минам! Там, куда ни повернешься, сразу на нее наскочишь. Теперь на сухом пути мы устроим японцу такую же каверзу, – ответил матрос. – Если все ко правилам сделать, не поздоровится ему.
Поблагодарив солдат и матросов за проявленную инициативу, генерал пожелал им успеха и отправился догонять отряд Семенова.
Наступил третий день праздника хризантем, а русские части продолжали еще находиться на перевальных позициях. Помня упорное сопротивление русских в предыдущие дни, японцы с рассветом открыли ураганный артиллерийский огонь по их позициям. Одновременно японская эскадра начала обстреливать с моря Лунвантаньскую долину. Как ни силен был огонь японцев, но редкие цепи охотников почти не несли от него потерь. Беспрестанно перебегая с места на место и временами открывая сильный ружейный огонь, стрелки сумели ввести в заблуждение японцев, которые не заметили отхода главных сил русских. Четыре скорострельные пушки тоже, то и дело меняя позиции, временами открывали по врагу беглый огонь, что еще более путало японцев.
Только после полудня они рискнули броситься на штурм. Велико было их удивление, когда они увидели пустые окопы. Они бросились искать врага по блиндажам, и тут начали действовать заложенные ночью фугасы. То тут, то там к небу взлетали огромные столбы дыма, земли и камней, гибли десятки людей. Японцы в ужасе бросились назад. Прошло довольно много времени, пока они решились снова занять покинутые русскими окопы.
Поняв наконец, что перед ними нет противника, японцы сомкнутыми колоннами двинулись по артурской дороге. Но только головная рота вступила на первый мост, как он с грохотом взлетел на воздух, перекалечив не один десяток японских солдат. Испуганные японцы бросились в стороны и опять попадали на мины. Ежесекундно с разных сторон доносился грохот взрывов, и десятки незадачливых потомков богини АматерасуАмиками, как любили называть себя японцы, пачками отправлялись к праотцам. Совершенно обезумевшие перед невидимой опасностью, японцы поспешили отойти в исходное положение. Выдвинув затем вперед небольшие разведывательные части, они до утра не решались двигаться по направлению к Артуру.
Между тем отряд Семенова остановился в восьми километрах от крепости и, никем не беспокоимый, простоял тут до следующего дня.
Осмотрев расположение отряда и отдав Семенову нужные распоряжения, Кондратенко поблагодарил полковника за службу и двинулся в Артур.
На Волчьих горах части Четвертой дивизии нашли позицию в виде неглубоких окопов, вырытых у подошвы хребта, без всяких блиндажей и с очень незначительным числом легких козырьков. Возможности обстрела с этой позиции были ограничены густыми зарослями гаоляна, росшего в двадцати-тридцати шагах кругом. Все это вызвало сомнение – туда ли пришли полки, куда нужно, но при тщательном обследовании окружающей местности нигде больше не было обнаружено никаких признаков укреплений. Сам строитель этого шедевра фортификационного искусства капитан Сахаров благоразумно, вместе с Фоком, заблаговременно уехал в Артур, предоставив самим частям разобраться на месте в расположении окопов. Утомленные ночным переходом, полки начали устраиваться на новом месте, поминая лихом и инженеров, строивших эти позиции, и начальство, заставившее занимать их.
После жаркого, утомительного, душного дня наступила прохладная, сырая ночь. На небе замерцали разноцветными огнями тысячи звезд. По всей линии расположения русских войск загорелись костры, которые четко указывали японцам линии обороны. Некоторые из офицеров запротестовали было, опасаясь демаскировки окопов. Но Савицкий не посчитался с этими возражениями и приказал «огней не гасить до утра», чтобы комары и мошкара не беспокоили солдат. Японцы прекрасно воспользовались этим ориентиром и, тихонько подкравшись по гаоляну почти вплотную к русским, неожиданно кинулись в штыки. Атакованная рота Четырнадцатого полка была вся переколота, соседние же, вместо того чтобы поддержать ее, сами бросились врассыпную. Вскоре весь полк в беспорядке отступил и частично разбежался по окрестным китайским деревням.
Толстый Савицкий в одном белье вскочил на лошадь и ускакал по дороге в Артур. Неизвестно, чем бы весь этот переполох кончился, если бы не подошел из резерва батальон Тринадцатого полка и, охватив японцев с флангов, не заставил их уйти, после чего остатки Четырнадцатого полка были – водворены на свое место.
Весь следующий день шестнадцатого июля, пользуясь тем, что заросли гаоляна подводили почти вплотную к русским окопам, японцы несколько раз бросались в штыки и местами успели прочно засесть в занятых окопах. Но главные силы их, а также артиллерия, подошли лишь к вечеру.
Перед закатом солнца в тылу ненадолго появился Фок и, выяснив у полковых командиров положение дел на участке, велел держаться до конца.
Тут не выдержал даже его любимец Савицкий и громко заявил, что он за свой полк ручаться не может.
– Окопы к утру будут или совершенно пусты, или в них останется ничтожное количество солдат при нескольких офицерах, – доложил он, делая плаксивую мину на своем полном лице.
– Медвежья, что ли, болезнь напала на ваш полк при виде японцев? – усмехнулся генерал.
– Общее переутомление, много случаев дизентерии и порядочное количество легкораненых-все это снижает боеспособность полка, – жаловался Савицкий.
Карьера любого другого командира полка после такого признания была бы спета, но сегодня Фок даже был доволен таким откровенно паническим докладом. Это давало ему право доложить Стесселю, что дивизия доведена до полного истощения и дальше держаться на Волчьих горах не в состоянии.
– Конечно, всегда должно иметь в виду необходимость сохранения людей для обороны крепости, ибо главнейшей нашей задачей является упорная защита Порт-Артура, – предупредил офицеров начальник дивизии в заключение.
Это было понято как прямое указание о ненужности упорного сопротивления на Волчьих горах, и командиры полков сразу повеселели.
Весь день против дивизии Фока шел ожесточенный артиллерийский бой, заставивший ее оставить занятую линию окопов и отойти на следующий хребет. Наступившая ночь на время прекратила бой, зато с рассветом семнадцатого июля японцы обрушились на русских с удвоенной силой, и поредевшие, измотавшиеся полки дрогнули и начали отходить к Артуру; стоявший в резерве Четырнадцатый полк, вместо того чтобы прикрыть отступление, первый ринулся под защиту крепостных батарей.
Видя стремительное отступление русских, командующий японской осадной армией барон Ноги бросил в преследование все свои резервы, надеясь на плечах отходящих частей ворваться в Артур, но тут он ошибся. Находившийся при дивизии генерал Надеин собрал остатки полков и вместе с артиллерией Ирмана оказал решительный отпор противнику. Батареи одна за другой вылетали в стрелковые цепи и в упор, на картечь, расстреливали наступавших японцев. Отдельные взводы и даже отделения стрелков, зацепившись за попутную вершинку, кустарник или грудку скал и камней, надолго задерживали значительно превосходящие силы врага. Но эти разрозненные усилия, лишенные общего руководства, не могли, конечно, остановить движение противника, и к десяти часам утра семнадцатого июля остатки Четвертой дивизии отошли к эспланаде[144] крепости.
Стессель встретил вернувшегося в Артур Кондратенко весьма сухо. Им еще накануне был заготовлен приказ об отрешении строптивого генерала от всех занимаемых должностей «за самовольную отлучку из осажденной крепости».
Когда весть об этом дошла до штаба крепости, Смирнов, считавший Кондратенко своей опорой, всполошился и, не решаясь самостоятельно противоречить начальнику района, отправился за помощью и советом к адмиралу Витгефту. Последний предложил довести до сведения Стесселя через его начальника штаба, что в случае отстранения Кондратенко им будет отправлен специальный миноносец в нейтральный порт с донесением об этом непосредственно царю.
Перепуганный полковник Рейс поспешил к Стесселю и в весьма осторожных выражениях посвятил его
