исчезнуть. То близко, то далеко вырисовывались образы старых знакомых и давно забытые имена, атаковавшие память. Она почувствовала, что второе потрясение, когда она увидела жильцов новостройки, стало причиной этого удивительного бунта памяти, и решила прибегнуть к уловке: начала целенаправленно восстанавливать имена и события, с ними связанные. Внезапно всплыло то, о чем ей говорили родители, два брата и ее единственная сестра, которая живет в Канаде.
И вдруг она вспомнила его… Она не хотела, но так получилось. Она вспомнила — не свое имя, а его… Салим. Мужчина, который ее бросил или которого бросила она. И через четыре года после их последней встречи она не знала, кто из них стал причиной расставания. В памяти вновь возникло его имя, его образ, запах его духов. Она возненавидела свою память за то, что та вернула его. Она бы лучше отдала свое имя и воспоминания всей своей жизни, только чтобы не помнить Салима — красавца, которого она любила два года. Когда она встретила его первый раз, почувствовала, что ждала именно его. После поняла, что ошиблась. Потом он оставил ее, или она его. Она устала от размышлений и самокопания.
Две вещи заставляли ее избегать воспоминаний о Салиме: ее отец и он сам. Отец своей жесткостью, тем, что совершенно ею не интересовался. Ему недоставало отеческой нежности, его никогда не тянуло просто погладить ее по голове. Своей жесткостью он выстроил между ними глухую стену, которую она не могла сломать, даже если хотела с ним поговорить или поздравить с наступающим праздником. Пропасть между ними все росла, пока тоненькая ниточка не оборвалась, когда он заставил ее выйти замуж за человека, с которым она прожила два месяца и вернулась домой, полная разочарований. Хотя она легко попадала под мужское очарование, внешность ее мужа оказалась для нее не убедительной, несмотря на то, что он был добр с ней и терпел ее капризы. Она не была строптивой, хотя и прославилась своим детским упрямством, которое впоследствии переросло в стремление к совершенству и серьезность. Ей пришлось обострить в себе эти качества, когда она стала женой человека, которого не любила и который внешне был ей неприятен. Она худенькая, он круглый. Ей нравились высокие, а он был ниже ее на несколько сантиметров. После, когда секс для нее стал искусством, она поняла, что с ним его не было, с ним было просто недоразумение. Настоящий секс — это не только соприкосновение тел, а то, что ему предшествует и наступает после, поскольку это акт любви, а не физический акт. Именно этого и не учитывал ее муж, как и многие, которых она узнала после него. Все эти причины толкнули ее при первом же конфликте осознанно собрать вещи и вернуться к родным.
Кнутом, и пряником они пробовали заставить ее изменить свое мнение. Но решение уже было принято. Тогда мать спросила ее: «Что же теперь будет?».
Этот вопрос вызвал в ней бурю протеста, поскольку и после неудачного опыта замужества она не считала, что женщина является заложницей мужчины и дальше жизни нет.
После того как его надежды и ожидания не оправдались, муж не нашел ничего другого, как отпустить ее жить своей жизнью. Если и было, за что его уважать, так только за этот жест. Через четыре месяца после развода она познакомилась с Салимом, который был старше ее на четырнадцать лет. Он соответствовал ее представлениям об идеальном мужчине — высокий, смуглый, красивый, волосы, подернутые благородной сединой на висках. Эта седина очаровала ее и внушила, что Салим не только любимый мужчина, но и отец, которого ей так не хватало, который, сидя рядом с ней, был безразличен, хорошо ли она себя чувствует или ей нездоровится. Однако, даже не спросив ее, отец отверг Салима из-за его национальности. Вопреки запрету отца она позволила своей любви к Салиму крепнуть, надеясь, что однажды все изменится. У нее была фатальная убежденность в том, что не обращать внимание на проблему — лучший способ ее разрешить. Однако фатуму противостоял дух отца. Он мешал их чувству. А Салим, однажды получив отказ, так и не осмелился прийти во второй раз. Вторая катастрофа случилась, когда Салим поссорился со своей матерью, не давшей согласия на свадьбу такого красивого богатого холостяка с разведенной женщиной. Тогда он заявил, что ему нет дела до своей и ее родни, пока они любят друг друга.
Мать спросила его: «Что же теперь будет?».
Ответ пришел через пару дней. Салим внезапно бросил ее без объяснения своего поступка. Он отобрал последнюю надежду на счастливую жизнь, оставив после себя кучу ненужных вещей и испаряющийся запах своих духов на ее теле. Любил ли он ее? Да или нет? Она не знала, какой ответ ближе к правде. Да, он любил ее, потому что сказал: «Никто и никогда не разлучит нас с тобой». Да, он любил ее, потому что он был единственным, кто играл с прядями ее волос так нежно, как не делал ее отец. Да, он любил ее, потому что он был единственным, кто слушал ее с таким вниманием, которого она никогда ни от кого не видела, а она лежала на его груди, как ребенок. Да, он ее любил по тысяче других причин. Но он все-таки ушел. Значит, он не любил ее? Отняла ли его другая? Или он подчинился семье, до которой, как он говорил, ему не было дела? Многочисленные вопросы ввергали ее в пучину страданий, которые усугублялись от ощущения одиночества в кругу собственной семьи. Однажды она поняла, что настоящее одиночество — жить среди людей, которые не слышат твоей боли и которых не трогает трепет твоего сердца в страхе перед неясным будущим.
Через год или больше Салим вернулся кротким и просящим. Она не спросила его, почему он ушел, и не задала вопроса, почему вернулся. Его просто убили длинные ночи, полные страданий. Если она и колебалась в какой-то момент, попросить ли у него второго шанса, то неверие в него не позволило простить. После этого она решила возвести шатер для поминок по нему, натянув его на собственные ребра. Среди присутствующих были отец и несколько собак.
Мать показала свою косность еще раз, заявив дочери, что после скорого развода брак с таким мужчиной, как Салим, был чудом для брошенной женщины. Как же мать упрекала ее за нежелание вернуть Салима, уверяя, что постарается уговорить отца. Однако она сказала нет тому, кто однажды уже бросил ее. Та уверенность в нем, которую она чувствовала все это время, сгорела дотла. Вскоре советы матери стали для нее как дубина, которой колотят по голове.
«Разве мужчины на дороге валяются?» — спрашивала мать каждый раз, когда они ссорились на эту тему. — «Годы идут, дочка. Я не хочу, чтобы ты прожила остаток жизни одна». «И я этого не хочу, мама!» Этот спор возобновлялся пять раз на дню. Очень редко под давлением матери она жалела о том, что отвергла Салима, когда тот вернулся.
Пропасть между ней и отцом разверзалась, один за другим следовали скандалы с матерью, и она решила уехать в Дубай, где легенды переплетались с реальностью. В этом новом городе она забыла Салима, точнее, попыталась, но не смогла забыть. Он тщетно звонил ей и писал. Она так и не узнала, что он однажды приезжал за ней в Дубай, но не смог разыскать ее, потому что по ее же собственной просьбе ее семья не дала ему адреса.
В мучительных сомнениях она решила начать новую жизнь. Это ее решение оставалось нетвердым до тех пор, пока она, будучи нагруженной до предела нескончаемой работой, не положила всему конец, распрощавшись с прошлым. Хотя она и добилась, чего хотела, не ведала, что настоящее одиночество вдалеке от родины и семьи настолько жестоко. Только себе она не боялась признаться, что в минуты слабости желала простить Салима. Этим, сама того не сознавая, она позволила зародиться раскаянию, которое становилось все глубже и к которому добавлялось отчаяние, каждый раз когда она встречала мужчину, хотя бы в чем-то равного Салиму. После нескольких знакомств она убедилась, что ее одиночество закончится не скоро. Утешало только то, что она знала: в современном городе она не одна живет в одиночестве. И часто повторяла про себя со всей убежденностью: если бы всеобщая боль от одиночества стала зримой, мы бы сквозь нее не увидели, как среди нас ходят наши черные слезы.
Проклятие ли это Салима? Дух отца? Зеленый небоскреб с его жильцами? Что же разбередило раны?
Иногда она задавала самой себе вопросы и сожалела о прошлом, о годах, которые не вернутся. Но тут же настраивалась оптимистически, пересчитывая свои достижения. С удивительной настойчивостью она уверяла себя в том, что, если каждый из нас прольет хотя бы слезинку по тому, о чем он жалеет, придет второй всемирный потоп.
Ее мысли прервал пианист на верхнем этаже. Музыка вливалась в нее, как пресная вода во время засухи. Она почувствовала расслабленность, которая так была ей необходима. Почему-то ей пришло в голову, что утреннее потрясение, необычное и подозрительное, принесет ей еще много неожиданного.
