крикнул мне: 'Черный Лось, вот славный день, чтобы совершить что-нибудь великое!' Я ответил 'Хау!'
Спешившись с лошади, я обтерся землей, чтобы показать Силам, что я ничто без их помощи. Потом взял с собой ружье, вскочил на лошадь и галопом понесся к вершине холма. Снизу стреляли солдаты. Мои товарищи удерживали меня, кричали, что среди солдат есть хорошие стрелки и я погибну напрасно.
Но я помнил свое великое видение, ту его часть, где появляются гуси севера. Сила их передалась мне. Раскинув руки подобно низко летящему гусю, я поскакал вперед, издавая крик гусей — 'бр-рр-п, бр-рр- п, бр-рр-п'. Солдаты заметили меня и принялись обстреливать еще сильнее, а я все скакал на лошади, и когда оказался совсем близко от них, то выстрелил по ним в упор, а после развернулся и помчался назад. Все это время вокруг жужжали пули, но ни одна из них меня не задела. Мне совсем не было страшно. Все было как во сне. Но едва достигнув вершины холма, я словно пробудился, и тут-то мне стало страшно. Я опустил руки и перестал издавать гусиный крик. И едва только я сделал это, меня что-то сильно ударило в пояс — как будто кто-то стукнул меня обухом топора. Я едва не выпал из седла, однако сумел удержаться и переехал через гребень холма.
Рядом оказался один старик по имени Защитник. Он подбежал и поддержал меня, потому что я просто валился с лошади. Я покажу тебе, где меня поразила пуля — в бок через живот (Черный Лось показал длинный глубокий шрам в области живота). Мои внутренности вываливались наружу. Защитник разорвал одеяло на полосы и обвязал ими меня, чтобы удержать внутренности в животе. Чуть опомнившись, я стал неистово рваться в бой и просил Защитника: 'Помоги мне сесть на лошадь! Пусти меня назад. В такой день не стыдно умереть. Я вернусь туда!'. Однако Защитник ответил: 'Нет, юный мой племянник! Сегодня тебе нельзя умирать. Это было бы очень глупо. Ты нужен своему народу. Позже еще предоставится возможность умереть'. Он усадил меня в седло и повел лошадь вниз по склону холма. Вскоре я почувствовал себя очень плохо.
К этому времени нам казалось, что солдаты вот-вот будут разбиты, однако потом я узнал, что им на подмогу пришли черные васичу, и нашим пришлось отступить. В этой мессии находилось много наших детей. Сестры и священники заботились о них. Но я слышал, что были и такие сестры и священники, которые прямо в разгар сражения отказывали в помощи раненым и лишь молились. Один человек по имени Маленький Солдат принял меня из рук Защитника и увел в лагерь. Пока мы сражались там У мессии, наши бежали к О-она-гази (убежище, возвышенное плато в Дурных Землях с отвесными склонами, совершенно неприступное, кроме одной узкой полоски земли, которую легко оборонять-ред.) и стали лагерем на его вершине, где женщины и дети были бы в безопасности от солдат. Здесь с нами был старик Пустой Рог, очень могущественный знахарь. Он пришел исцелить мою рану. Через три дня я уже мог ходить, но живот у меня все еще был обмотан куском одеяла. Уже почти в разгаре был месяц, когда мороз проникает в типи (январь). До нас дошли слухи, что солдаты находятся на реке Дымная Земля и идут сюда, чтобы напасть на нас. Нам также стало известно, что они остановились в местечке Черное Перо. Сразу же около 60 человек вышли на военную тропу, чтобы найти их. Моя рана еще не совсем зажила, но мне никак не хотелось оставаться, и, как ни удерживала меня мать, я присоединился к ним, ведь после того, что я увидел в Вундед-Ни, я искал любую возможность, чтобы убивать солдат.
Мы поехали вниз по течению Грасс-Крик к реке Дымная Земля и, переправившись через нее, продолжили свой путь по ее течению. Скоро с вершины одного маленького холма мы заметили фургоны и кавалеристов, охранявших их. Заметив нас, солдаты стали делать из фургонов загон и готовиться к сражению. Спешившись, мы проползли холмами к маленькому бугру, откуда стали наблюдать за врагом. В это время несколько солдат вели на водопой оседланных лошадей вниз к небольшому ручью. Я сказал своим товарищам: 'Если вы останетесь здесь и прикроете меня стрельбой, я добуду несколько хороших лошадей'. Они знали о моей силе и поэтому согласились. Я верхом бросился вперед, а товарищи принялись стрелять в солдат. Я поймал семерых лошадей, но когда пустился назад, все солдаты заметили меня и начали стрелять. Они убили двух лошадей, но пять других я благополучно доставил в укрытие и сам остался невредим. Из захваченных лошадей я выбрал себе прекрасного гнедого, а своего старого коня отпустил на волю.
В это время к солдатам на помощь подоспел большой отряд кавалеристов, двигавшийся вверх по реке. Последовала жаркая схватка. Поскольку нас было мало, пришлось с боем отойти назад. Вдруг сзади я увидел бегущего Красную Кору, одного из наших товарищей. Он крикнул мне: 'Племянник, у меня убили лошадь!' Я быстро поймал для него одну из солдатских лошадей и под сильным обстрелом солдат придержал ее для него. Так ненадолго я сам послужил Ванекией-спасителем. В этом бою тяжело ранили Длинного Медведя и еще одного лакота, имя которого я уже не помню, но нам удалось спасти их, унеся с собой. Солдаты не стали преследовать нас далеко в Дурные Земли и когда наступила ночь, мы благополучно вместе с ранеными въехали в О-она-гази.
Нам не терпелось собрать военный отряд побольше, чтобы наутро выйти и рассчитаться с солдатами, но сделать это было трудно, поскольку другие, сломленные голодом и холодом, не соглашались с нами. Тогда мы устроили совет, после которого все уже было согласились выступить большим военным отрядом, как вдруг из Пайн-Риджа приехал Боится-Своих-Лошадей, чтобы заключить мир с Красным Облаком, который в это время находился в нашем лагере.
Наш отряд несмотря ни на что хотел пойти и сразиться с солдатами, но Красное Облако обратился к нам с такой речью: 'Братья, зима выдалась очень суровая. Женщины, дети голодают и замерзают. Если бы сейчас было лето, я бы сказал — сражайтесь до конца. Теперь же, однако, мы не можем решиться на это. Надо подумать о женщинах и детях, о том, что для них все это обернется большим несчастьем. Поэтому мы должны заключить мир, а я позабочусь о том, чтобы солдаты никого не тронули'. Мы согласились с этим, потому что в его словах была правда. Поэтому на следующий день мы свернули лагерь и двинулись из своего укрытия в Пайн-Ридж, где уже было много лакотов. Там также было и очень много солдат. Они стояли двумя рядами, держа перед собой ружья, а мы в это время шли между ними к месту нашей стоянки. Так вот все и закончилось. Тогда я еще не все понимал, не знал, что с этими событиями еще что-то ушло. Теперь же, когда я оглядываюсь назад с этого высокого холма своей старости, перед моими глазами все еще лежат растерзанные женщины и дети в той извилистой лощине. До сих пор они стоят у меня перед глазами так же ясно, как в пору молодости. Я знал также, что там, на окровавленной земле, погибло что-то еще и было захоронено в снежном буране. Там умерла мечта народа. Это была прекрасная мечта.
А я, на которого в молодости снизошло такое великое видение — ты видишь сейчас, кто я — жалкий старик, который так ничего и не совершил, ведь круг жизни народа разорван и рассеян. Нет больше центра, и священное древо мертво.
ОТ АВТОРА[50]
Черный Лось закончил свое повествование. Мы сидели на северной оконечности Кани Тейбл, окидывая взглядом 'Дурные Земли' ('красоту и таинство земли') — как повторял старик. Указывая на пик Харни, черная глыба которого вырисовывалась на горизонте, он сказал: 'Туда в пору моей юности духи повели меня в видении к центру земли и показали все добро в священном кругу мира. Как хотелось бы мне встать там, на вершине, перед своей смертью; я хочу поговорить с Шестью Праотцами'.
И тогда мы устроили восхождение на Пик Харни, и через несколько дней добрались до ее вершины. На пути к ней Черный Лось заметил своему сыну Бену: 'Сегодня что-то должно случиться. Если у меня осталась хоть какая-нибудь сила, громовые духи услышат мой голос: по крайней мере должен быть небольшой гром и дождь'. То, что произошло потом, для читателя-васичу покажется всего лишь поразительным совпадением. День был солнечным и безоблачным. Когда мы достигли вершины, небо по- прежнему было совершенно ясным. Стояла засуха, одна из сильнейших на памяти старика. Небо оставалось ясным до самого окончания обряда.
— Вон там стоял я во время своего видения, — указывая на оконечность скалы, сказал Черный Лось. — Только мир, что раскинулся внизу по кругу, был иным, ибо наблюдал я его глазами души.
Одевшись и раскрасив себя как во время своего великого видения, старик повернулся лицом к западу, держа в правой руке перед собой священную трубку. Потом он заговорил; тонко и жалобно прозвучал этот голос в безбрежном пространстве.
