и, не поднимаясь на ноги, на коленях пополз в тыл.
– Вы бы встали! – посоветовал ему прапорщик.
– Береженого и бог бережет, – ответил поручик, торопливо отползая от него.
– Уж очень они нервенные, – усмехнулся один из стрелков, глядя на странную фигуру офицера. – А каким козырем смотрят, когда тихо! Чуть зазеваешься с отданием чести, враз по рылу смажут.
– То ранее было, теперь господа офицеры стали уважать солдатскую морду… Пули ведь и с тылу попасть могут, – зло заметил другой стрелок.
– Где японцы и что вы предпринимаете, чтобы их выбить? – перебил Звонарев.
– Ждем, когда наши из рва начнут бросать бомбочки, тогда мы и ударим на японца, – пояснили стрелки прапорщику.
Звонареву это не понравилось.
– Вперед! – скомандовал он и с винтовкой в руках вскочил на траверс. Стрелки бросились за ним.
Оглушенные японцы были быстро разоружены. Вскоре вся правая уцелевшая часть капонира оказалась в руках стрелков.
Преследуя отступающих японцев, русские ворвались в ход сообщения, идущий в японский тыл, но были встречены пулеметным огнем. Почти в полной темноте, на небольшом пространстве, в узком ходе завязался штыковой бой. Бились прикладами, кулаками, кололи штыками, кусались, душили друг друга… Над местом побоища стоял смешанный гул криков, стонов, брани.
Неожиданно перед Звонаревым выросла фигура Фролова.
– Я приказал подвезти сюда полевую пушку и стрелять в упор картечью, – проговорил поручик.
– Да в темноте не разберешь, где наши, а где чужие.
– Солдаты и матросы разберут и лучше нас сообразят, что и как надо делать.
Звонарев прошел по контрэскарпной галерее и потерне во внутренний дворик форта, где вдоль брустверов были распределены противоштурмовые орудия. Здесь он застал Витгефта с его моряками. Мичман был ранен в обе руки, но остался в строю, продолжая распоряжаться действиями стрелков и матросов.
– Вручную скатите одну из пушек в горжевой ров и там установите ее по указаниям прапорщика. Захватите с собой также десяток-другой картечи и зарядов к ним. Матросы и стрелки помогут вам.
Солдаты быстро подхватили одно из орудий и покатили его к проходу в тыловой ров. Звонарев едва поспевал за ними. В горжевом рву около пушки собралась прислуга – четыре канонира с фейерверкером. Тут же находились человек шесть стрелков и матросов, державших в руках картечь и картузы с порохом.
Не успели подвезти орудие к нужному месту, как было ранено несколько солдат и матросов. Все же с трудом пушку установили. Неподалеку началась рукопашная схватка. Стрельба почти прекратилась, и слышались отдельные вскрики, стоны, ругань.
– Банза-а-ай! – раздалось откуда-то сверху из темноты.
Стрелки и матросы сначала в одиночку, а затем группами отбегали назад и скрывались в уцелевшем крыле капонира. Часть из них отходила в ров.
– Одолевает японец, вашбродь! – испуганно проговорил один из артиллеристов.
Прапорщик и сам видел, что опасность нарастала с каждой секундой. Гарнизон форта слабел все больше. В мутном свете скользивших поверху лучей прожектора темной массой проступали приближавшиеся колонны противника. Наступил момент действовать картечью.
– Заряжай! – скомандовал Звонарев.
– Давно заряжено, – отозвался наводчик.
– Пли!
Выбросив вперед огненный столб и струю визжащей на лету картечи, пушка отлетела назад, но ее тотчас же накатили на место.
– Больно высоко! Картечь над головами пошла, – пробормотал наводчик, – надо брать пониже.
– Пли! – заорал не своим голосом прапорщик, заметив в двадцати шагах поблескивавшие японские штыки.
На этот раз картечь врезалась в плотную массу человеческих тел. Со стороны японцев донесся протяжный вой, и на мгновение они остановились.
Воспользовавшись этой заминкой, пушка дала еще два выстрела, сметая передние ряды наступающих. Подбодренные успехом, стрелки и матросы вновь кинулись на врага. Звонарев хотел дать еще один выстрел, но тут произошел взрыв у самого орудия. Стрельба для скорости велась без пробанивания, и в зарядной камере пушки остались тлеющие клочки зарядного картуза. Впопыхах заряжающий не заметил этого и сунул новый заряд с порохом, который мгновенно взорвался в еще не закрытом орудии. Вся прислуга орудия погибла; Звонарева отбросило в сторону, слегка опалив ему лицо и руки. Японцы воспользовались этой заминкой и бросились в атаку.
Стрелки и матросы кинулись под прикрытие капонира. Преследуя их, японцы стали быстро распространяться по рвам. Едва поднявшись на ноги, прапорщик опрометью бросился к левому боковому рву. Остановился он уже вблизи казармы. Тут только он заметил отсутствие папахи, шашки, бинокля. Проведя ладонью по лицу, он с удивлением установил отсутствие бровей, усов и чуть пробивающейся бородки. Отдышавшись, Звонарев уже не спеша отправился в казарму. Около ворот его чуть не сбили с ног матросы и стрелки, под командой Витгефта спешившие в правый боковой ров.
– Неужели это вы? – подошел мичман к прапорщику. – Мне только что доложили, что при разрыве орудия вас разнесло на клочки, и в доказательство представили вашу окровавленную папаху. Она лежит на столе в офицерском каземате.
– Разве пушку разорвало? – удивился Звонарев. – Мне казалось, что бомбочка попала в сложенные около орудия пороховые заряды, которые и взлетели на воздух. Меня отбросило в сторону и немного обожгло.
– Идите в казарму. Там вас перевяжут, а главное, – добейтесь у Горбатовокого срочной помощи. Фролов ранен еще раз, но не хочет уходить из капонира. Я постараюсь задержать распространение японцев вдоль рвов, а вы временно командуйте тылом – фортовым двориком, – распорядился мичман.
Быстро забинтовав лицо и обожженную левую руку, прапорщик пошел к телефону. Надрываясь от крика, солдаты пытались передать сообщение о положении на форту, но слышимость была очень плохой. Звонарев решил отправить своего связного и набросал коротенькую записку Степанову.
– Уже три человека ушли в штаб, но ни один из них не вернулся. Видать, не добрались, – проговорил ординарец, пряча записку за обшлаг шинели. – Я махну напрямик, минуя ходы сообщения, авось проскочу. Тогда через четверть часа буду в штабе, – тряхнул он головой и вышел.
– Отчаянная башка этот Оленин. Три раза ранен, а все еще идет на риск, – восторженно сказал телефонист.
Звонарев поднялся во внутренний дворик. Здесь было гораздо светлее, так как прожекторные лучи непосредственно падали сюда. Артиллерийский огонь совсем прекратился – японцы боялись попасть в свои штурмующие части. Справа и слева от форта шла довольно сильная артиллерийская дуэль между осадными и крепостными батареями.
Прапорщик тревожно прислушивался к шуму боя.
Изо рвов доносились ружейные выстрелы, взрывы, крики сотен людей.
В таком неопределенном положении прошло с полчаса. Наконец прибежал стрелок с сообщением о прибытии подкрепления – роты моряков и полуроты стрелков с двумя пулеметами. Свежие части тотчас же были направлены в бой.
Несмотря на сильную контратаку, японцев полностью выбить из форта все же не удалось; они задержались во рву примерно на тех же позициях, что и раньше.
Уже светало, когда бой закончился и офицеры собрались в своем каземате. Трижды раненный за ночь Фролов полулежал на своей койке и, превозмогая слабость и боль, продолжал распоряжаться. Обожженный Звонарев излагал свои соображения о дальнейшей обороне рвов.
Витгефт, у которого сильно болело раненое плечо, молчаливо прохаживался по узкому пространству между столом и походными кроватями. Только прибывший с подкреплениями лейтенант Морозов был вполне цел и невредим.
– Вас, Сергей Владимирович, я все же выпровожу отсюда, – решил Фролов. – Вы обойдете
